Он щелкает секундомером и прищуривает свои глаза-бусинки.
― Дакота Макгроу. Самая разумная из сестер.
― Но не менее кровожадная, ― предупреждаю я. ― Я не хочу, чтобы моя сестра пострадала.
― Я тоже не хочу, чтобы она пострадала. ― Он бросает взгляд на Фэллон, которая исчезает в бараке. ― Боже, помоги ей, у нее отвратительный характер, но ее лицо будет хорошо продаваться. Ей лучше позаботиться о нем.
Я наставляю на него палец.
― Тебе лучше позаботиться о ней.
Пэппи смотрит на секундомер.
― 2,3 секунды. Этого недостаточно.
― Она хороша. ― Я не могу сдержать горечь в своем голосе.
Пэппи смеется, его живот подпрыгивает.
― Это мы еще посмотрим.
Фэллон, прихрамывая, выходит из барака, переодевшись в чистую одежду.
― Как я выглядела? ― спрашивает она, нарушая наступившее молчание.
Я раскрываю ей свои объятия.
― Как чертовски сумасшедшая.
Она смеется, в ее глазах светится гордость, а затем бросается в мои объятия. Я крепко сжимаю ее. Когда мы отстраняемся друг от друга, Пэппи направляется в сторону барака.
― Он мне не нравится, ― заявляю я, качая головой.
― Он никому не нравится. ― С этими словами она берет меня под руку и ведет к столу для пикника в центре поля.
Я открываю небольшой кулер с водой и пивом, которые мы привезли с собой.
― Он использует тебя, чтобы заработать, Фэллон. Ему будет плевать, если ты пострадаешь.
Она пожимает плечами.
― И что? Я использую его по тем же причинам.
― Зачем ты это делаешь? ― Задавая этот вопрос, я уже знаю ответ.
Я вижу в ней себя. В ее глазах. Стремление. Голод. Ярость. Она хочет выбраться из Воскрешения так же сильно, как и я в свое время.
Она подтягивает одно колено к подбородку и свешивает другую ногу.
― Я хочу быть лучшей.
― Ты лучшая из всех, Фэллон. Я серьезно.
Она качает головой и открывает бутылку с пивом.
― Я выиграла все остальные соревнования. Я хочу выиграть это. Я хочу кататься на быках вместе с парнями. Я хочу выиграть чемпионат PBR. Как Полли Райх. Я хочу миллион долларов.
Я тяжело вздыхаю.
― Ты можешь пострадать.
― Все мы когда-то умрем. ― Она двигает бровями. ― Вот почему стоит выбирать что-то веселое.
Я стону от ее абсурдной логики.
― Мне это не нравится, Фэллон.
― Я знаю... но... Лоулесс нужна операция, на которую у меня нет денег. Я должна уехать, Дакота. Я должна выбраться. Я хочу найти маму. Мне нужны эти дикие лошади в Аризоне. ― Ее глаза приобретают мечтательный блеск. ― Остаться здесь... это хуже, чем умереть на спине быка.
Помню, как на ярмарке штата гадалка сказала Фэллон, что у нее девять жизней, и с тех пор она в это верит. С тех пор ведет обратный отсчет. Много раз она бросала вызов смерти. Прыгала с обрыва в озеро, гоняла по бездорожью, попадала под копыта своей лошади Лавли. А потом началась нескончаемая череда травм. Сломанное запястье. Раздробленная ключица. Два сотрясения мозга.
Все началось после того, как ушла наша мать. Этот безрассудный поиск того, чего она до сих пор не нашла.
Я не хочу этого для нее.
Но она хочет.
― У меня есть секрет, ― говорю я и прикусываю губу. ― Я нашла маму.
Она удивленно смотрит на меня.
― Где?
― В Вегасе. Она работает крупье в дерьмовом казино рядом со Стрипом24. По крайней мере, так было три года назад.
Фэллон ковыряется в своей этикетке, глядя на растрескавшееся дерево стола для пикника.
― Она спрашивала обо мне или о чем-нибудь еще?
Я раздумываю, не солгать ли ей. Потом, с болью в сердце, я говорю:
― Нет. Мне очень жаль, Фэллон, но она не спрашивала. ― Я протягиваю руку и сжимаю ее ладонь. ― Она едва узнала меня.
Фэллон кивает, затем делает большой глоток пива. Ее свирепые ореховые глаза светятся гневом и печалью.
― Я хочу, чтобы ты знала, что я останусь в Воскрешении.
Она качает головой.
― Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь из-за меня.
― Нет. Ты можешь уехать, потому что я останусь здесь. Мне нужен «Магазин на углу», ― заявляю я, и она удивленно поднимает на меня глаза. ― Я хочу переделать его в пекарню. Я хочу назвать его «Гекльберри». Мы станем тем самым магазином ― центром притяжения. Но не только для туристов, а для всего нашего города. Это буде лучшая пекарня. Мы будем открыты с пяти утра до полудня. У меня будут лучшие лимонные батончики по эту сторону Миссисипи, а когда в город приедет родео, у меня будет там свой павильон. Я буду печь пироги и заставлять всех помогать, даже тебя, когда ты будешь в городе. Кроме лета.
― А что будет летом? ― бормочет она. Фэллон закрыла глаза, убаюканная моими бессвязными фантазиями.
Я улыбаюсь.
― Летом мы будем продавать мягкое мороженое и работать до девяти вечера.
― Хммм, ― говорит Фэллон, приоткрывая глаза, чтобы посмотреть на меня. ― Вот это мечта.
― Это моя луна.
Мы обе поворачиваемся к заходящему солнцу. Я откидываюсь назад, согретая его лучами и благодарная за это время, проведенное с сестрой. У меня перехватывает дыхание, я чувствую себя победительницей. Здесь я в безопасности. Здесь мое место.
И я счастлива здесь.
― Я поговорю с папой, ― говорю я, глядя на нее.
― Мы сделаем это вместе, ― с улыбкой отвечает Фэллон.
― Мне этого не хватало. ― Я не могу избавиться от комка в горле. ― Я скучала по тебе. И я горжусь тобой. Я не хочу, чтобы ты это делала, но я понимаю твои мотивы.
― Когда ты беременна, ты становишься мягкой.
― Смирись с этим.
Фэллон смотрит на меня.
― Будь настоящей или дерьмом, верно?
Я смеюсь сквозь слезы.
― Точно.
― Тогда... ― Выдохнув, Фэллон допивает остатки пива и ставит бутылку на землю.
― Ты моя лучшая и самая преданная подруга, Дакота, ― говорит она, глядя прямо на солнце, словно желая, чтобы оно ослепило ее, и она не заплакала. ― Ты моя абсолютная героиня. Моя старшая сестра. Моя Бедовая Джейн25. И я чертовски горжусь тобой за то, что ты сожгла свою жизнь и вернулась. ― Фэллон улыбается. На ее лице вспыхивает ослепительная, красивая улыбка. ― Наша мама не смогла стать настоящей мамой... но ты сможешь. У тебя будет ребенок, и ты будешь лучшей матерью на свете.
― Да, ― задыхаясь, говорю я, обращая свои заплаканные глаза к закату. ― Я, черт возьми, уверена, что так и будет.
Я макаю ложку в глазурь из сливочного сыра и пробую ее на вкус. Она яркая и сладкая, как первое цветение любви. Отставив глазурь в сторону, я заворачиваю коржи в полиэтиленовую пленку, чтобы убрать в холодильник до вечеринки у Руби в эти выходные.
Я подпеваю Eagles, перемещаясь туда-сюда между холодильником и кухонным островом. При каждом моем движении Мякиш брыкается.
― Ты и я, да? ― Я улыбаюсь и поглаживаю рукой свой живот. ― Мы справимся. Правда, Мякиш?
За окнами вечернее солнце, опускаясь за ранчо, окрашивает его в пурпурный цвет. Завтра наступит май, а еще через восемь недель здесь появится мой сын.
Тень на периферии моего зрения заставляет меня замереть, но сердцебиение остается спокойным. Я чувствую его и поворачиваюсь.
Дэвис стоит на кухне, потный и пыльный после работы на ранчо. Синяя футболка, которую я так полюбила, туго обтягивает его объемные бицепсы. Кина вертится рядом, настороженно глядя на меня.
Обойдя остров, я протягиваю ей руку.
― Привет, девочка.
Кина скулит и выходит из кухни.
Я вскидываю бровь.
― Все еще пустое место.
Дэвис усмехается.
― Она признает тебя.
Я поднимаю лопатку в знак приветствия.
― Как дела на ранчо?
― На ранчо все хорошо. Закончили готовить летнее пастбище. Все, что осталось сделать до открытия, ― это новую вывеску. ― Он направляется ко мне, поигрывая мускулами. ― Привет, ― говорит он, притягивая меня к себе для поцелуя и обхватывая большой рукой мой живот.