Ракеш прижал меня лапами к своей груди, беспощадно продолжая работать бедрами…
Зубы на загривке чуть отпустили, давая возможность сделать вдох и жалостно промяукать, но Старший был глух к мольбам. Его лапа скользнула ко мне в пах и начала усиленно мять, гладить, оттягивать…
Это было так мерзко, так грязно, но, несмотря на все доводы разума и мокрые от слез щеки, внизу все стянуло. Мокрый язык прошелся по шее, пока я продолжал трепыхаться беспомощной куклой в такт размашистым движениям. Ракеш зашипел, заставляя внутренности свернуться тугим узлом… и брызнуть, то ли от страха, то ли от запретного, стыдного удовольствия.
Удовольствия из боли, вожделения к тому, на кого я смотрел все эти долгие дни, и осознания того, что он признал во мне партнера, пусть и на один раз… пусть даже в парах пьяного угара.
Ракеш захрипел и всадил мне в последний раз. Затылок жестко царапнуло, но я уже ничего не чувствовал…
========== Глава 40 Почему? ==========
Тагир:
Он обтер меня влажным полотенцем и, укутав в одеяло, лег рядом. Он ничего не говорил, а у меня не было сил спрашивать.
Кожа раздражающе ныла от боли, внизу и вовсе все тянуло и резало. Меня бы непременно трусило, если бы я не был крепко стянут душным невесомым коконом одеяла. Пригревшись, я вдруг услышал мурчание Старшего прямо над ухом. Хриплые, грудные стоны говорили о том, что коту очень хорошо и он всем доволен.
Не успев обдумать странную реакцию — ведь за все время проживания с Ракешем, я ни разу не слышал этих утробных хрипов удовольствия, — я ощутил, как меня лизнули в затылок. А затем Старший принялся тщательно вылизывать мои уродливые складки так, словно… словно я ему очень дорог…
Так, погрузившись в странный сон, я и потерялся, чтобы уже утром взглянуть правде в морду.
***
В комнате никого не было, и это было совсем не удивительно. Что я ожидал увидеть? Ракеша, спящего рядом? Неловко перекатившись на бок, я смог подняться и с трудом доковылять до ванной комнаты. Там, примостившись на бортик и вооружившись небольшим зеркальцем, я рискнул взглянуть на то, что сделал со мной мой Старший.
Отвратительно порванные края кожицы торчали запекшимися камушками крови. Я даже думать не хотел о том, смогу ли сидеть и, пожалуй, лучше пару дней ограничиться жидкой пищей, иначе поход в туалет превратится в пытку. А еще, рассматривая физический ущерб, я старался не думать о том, что творилось в душе: о том, почему Старший сорвался вчера, о том, что он со мной сделал, несмотря на обещание, о том, как мы будем жить дальше…
— Прости.
Вздрогнув и уставившись на дверь ванной, я увидел Ракеша. Я не слышал, как скрипнула дверь и Старший возник в комнате, не слышал, как он заглянул ко мне, и потому поспешил опустить хвост и оправить длинную пижамную майку, отысканную в рюкзаке.
Я не ответил ему, лишь опустил глаза.
— Идем, — он взял меня за лапу и потащил наружу.
Сопротивляться было бы бесполезно: как бы страстно я ни желал, чтобы он оставил меня в покое и дал немного поплакать, Ракеш вряд ли послушает — он всегда делает то, что хочет сам.
— Полезай в постель, — мягко приказал он и я вновь послушался. Сил на то чтобы спорить не было — болело тело… болела и душа.
Усадив меня обратно на кровать, так, чтобы я опирался на изголовье, он поставил передо мной изящный надкроватный столик. На подносе была мисочка теплого супа, пара горячих тостов с маслом и черной икрой и чай. Судя по цвету, красный ягодный — мой любимый.
Я бросил быстрый взгляд на Ракеша, а он, нахмурившись, кивнул на еду:
— Ешь.
И я ел. Неважно, что не очень хотелось, точнее, не хотелось вообще, но, вероятно, это первый и последний раз, когда кто-то подает мне завтрак в постель. В конце концов, можно поесть, а потом поплакать.
Ракеш сидел рядом и наблюдал за мной. Кусок в горло лез с трудом. Когда в приюте или за его пределами случалось что-то плохое, мы пытались раздобыть себе что-нибудь вкусное и «закусить» горе. Привычка никуда не делась. И нюхая аромат теплого грибного супа, я попытался немного воспрять духом.
Думать о Старшем и его поступке по-прежнему не хотелось, дай я волю чувствам, неизвестно, чем это может закончиться… Я не дома и, как не крути, не желаю, чтобы меня разбитого видели эти высокомерные баловни судьбы. Потом Тагир, чуть позже.
Потому, тихонько жуя и разглядывая укропную крошку, плавающую на поверхности, я не спешил начать разговор. Я совсем не знал, что хочу сказать Ракешу.
— Я наберу ванну, — нарушил он тишину и вышел из комнаты.
Шум воды немного успокаивал, вводя в странный транс.
Почему бы всему не случиться наоборот — вдруг подумал я. Ведь он мог бы накормить меня завтраком, набрать ванну и быть таким же нежным, как и после отвратительного поступка, и… Может быть, тогда все было бы не так ужасно.
Там, где еще вчера было живое сердце, вдруг отчаянно засаднило, и я поспешил укусить тост и запить его чаем.
«Мечты до хорошего не доводят, только если вы не желаете однажды спрыгнуть с крыши», — говорил один из котят в приюте. Что ж, он был прав.
Как только с завтраком было покончено, Ракеш молча убрал столик, затем вернулся ко мне, развернул одеяло. И не успел я пискнуть, поднял на лапы и понес в ванную. Там, сначала опустив мои пальцы в воду, спросил, не слишком ли горячо. И как только я отрицательно покачал головой, настороженный близостью, он осторожно поставил меня прямо в воду, а затем, ухватившись за края майки, начал заворачивать ее наверх.
Я от испуга встрепенулся— и отшатнулся, расплескивая пену на кафельный пол.
— Таги, маленький, не бойся. Я просто хочу поухаживать.
Я хотел было ответить, что он немного опоздал, но на глаза выступили все те же дурацкие слезы.
— Эй, малыш, ну не плачь, ну пожалуйста, — он притянул меня к себе. Прижал. — Я знаю, что наломал дров и поступил как полное ничтожество. И знаю, что ты не простишь, такое не прощают, но позволь хотя бы немного позаботиться о тебе.
Майку все же стащили прочь, а я, все так же всхлипывая, опустился в теплую чашу. Вернее, попытался. Вода оказалась слишком горячей для раненого места и мне понадобилось немного времени, чтобы привыкнуть. Сесть ровно я тоже не смог и потому примостился бочком, но, занятый своей проблемой, выбрал не тот бортик и очутился нос к носу со Старшим.
— Можно, я к тебе? — нерешительно спросил он. Я, кажется, не понял, что именно он имеет в виду, до того странное у него было желание, и не успел я заподозрить неладное, как он накрыл мою лапу огромной своей. — Поверь, я ничего тебе не сделаю.
Наверное, я слишком долго молчал. Ракеш принял мою реакцию за согласие и, сбросив одежду, полез в воду. Я отвернулся, стараясь не разглядывать бенгала, а заодно попытался вжаться в край ванны плотнее, чтобы, не дай Божественная, не соприкоснуться…
Но он, как всегда, все решил за меня. Легко обхватив меня за поясницу, он притянул к себе так, что я очутился прямиком поверх его мягкой шерсти.