Котов приблизился к столу, но смотрел пока на Стеценко. На губах его появилась едва приметная улыбка.
— Ну будет вам, Петр Назарович, — примирительно произнес Олег. — Я много времени у вас не отниму, обещаю.
— Любуйтесь, — широким жестом пригласил доктор и отступил от стола, открыв покойника взгляду Рыкина.
Тот покривился и постарался встать так, чтобы не видеть, но тут кто-то схватил его за полу сюртука, и сыщик охнул от неожиданности. Он опустил взгляд и перекрестился. Пола зацепилась за свесившуюся руку другого покойника, лежавшего на столе у стены. Был это старый и тщедушный мужчина со всклокоченными волосами и бородой. Под глазом мертвеца чернел синяк. Старик был голым, но тело его оказалось еще нетронутым.
— Это бродяга, — послышался голос санитара, заглянувшего в покойницкую послушать, как бранится Стеценко. — Недавно привезли. Обмыли вот, а то смердел жутко. Родных нет, так что завтра студентам отдадут, будут изучать.
— Он вроде свежий, — заметил Рыкин.
— Так не от разложения же смердел, а от жизни своей, — ответил ему Сидор. — Говорю ж, бродяга.
Олег их не слушал, он смотрел на Альберта Румпфа. Выглядел он и вправду жутко. Тело высохло настолько, что теперь это был скелет, обтянутый кожей. Но не это делало его по-настоящему пугающим. Мертвец казался порождением ночного кошмара.
Под бледной кожей была четко видна сетка сосудов и вены. Казалось, кожа обтянула не только кости, но и всё, что находилось под усохшей плотью. Руки покойника были вытянуты вдоль тела, но пальцы скрючены, будто сведены судорогой.
Однако самым ужасным было лицо. Губы совершенно не скрывали челюсти, и казалось, что Румпф скалится, но в злобе или в адском веселье, угадать было невозможно. А еще глаза… Вот уж поистине мороз бежал по коже при взгляде на них, потому что веки будто скукожились над глазными яблоками, и они почти выкатились из глазниц.
Да, тут было отчего не только передернуть плечами, но и перекреститься. Но самым мерзким было то, что последняя надежда, пусть и слабая, однако теплившая, не сбылась. Такое мог проделать только хамелеон.
— Проклятье, — тихо выругался Котов, распрямляясь.
— И что же вы углядели, Олег Иванович? — ехидно полюбопытствовал Стеценко.
— Человеку такого не сотворить, — честно ответил Олег.
— Я же говорю — бесовщина, — отозвался Рыкин.
— Всё это чушь и фантазерство, — отмахнулся Петр Назарович. — Подозреваю, что ему под кожу ввели какой-то раствор, который и сделал это. Любая бесовщина — это дело рук человека. Вот вам мое первое заключение. А вы, Сан Саныч, сыщик, вот и ищите того химика, кто этот раствор создал. Иного объяснения тут нет и быть не может.
— Мы будем искать, — прохладно ответил Рыкин, — а вы лучше внутрь тела загляните, может, еще какое заключение дадите.
— Даже не сомневайтесь, — заверил Стеценко. — Как только посторонние покинут покойницкую, так и вскрою, и загляну, и заключение дам полное.
— Всего хорошего, Петр Назарович, — поклонился Котов и первым направился на выход.
— И вам, Олег Иванович, — бесстрастно ответил полицейский доктор.
Александр Александрович просто поклонился и последовал за приятелем. Однако уйти они не успели, потому что в дверном проеме показался господин Путилин. То ли необычная смерть, то ли подданство покойника, но скорее всего все-таки первое, привели начальника петербургского сыска в Обуховскую больницу в поздний час.
Взгляд Путилина остановился на Котове, и тот расцвел приветливой улыбкой.
— Доброй ночи, Иван Дмитриевич. Рад видеть вас в добром здравии.
— Доброй ночи, Олег Иванович, — ответил Путилин. — А вы всё по покойницким ходите на трупы полюбоваться. Впрочем, подобная смерть не могла остаться без вашего внимания. Слухи или…
— Это я обратился к Олегу Ивановичу, — Рыкин встал рядом с Котовым. Своему начальнику и кумиру он не собирался лгать. — Дело в том, что смерть необычна, даже попахивает чертовщиной, а Олег Иванович сейчас бывает в мистических обществах. Собирает материал для новой книги, и мне подумалось, возможно, если он сумеет раздобыть сведения, которые могут быть полезны.
— Я бы искал среди ученых, — донесся из-за спин Котова и Рыкина голос Петра Назаровича.
Александр Александрович обернулся и ответил уже иным тоном:
— А кто сказал, что среди мистиков и сатанистов не может быть ученых?
Путилин с минуту смотрел в задумчивости на Котова, после хмыкнул и кивнул: