Я признался, что с сегодняшнго дня средств к существованию у меня нет.
Дубенский написал несколько слов на гербовой бумаге и подал мне. Это был документ для банка о выдаче предъявителю десяти рублей…
Не помню, как я добрался до дома Ассоциации изобретателей, зато хорошо помню, с каким нетерпением ждал меня Иван Федорович и в какой восторг пришел он от моих скромных успехов. Он тут же заставил меня написать заявление на имя начальника академии о допуске к конкурсным экзаменам.
Я всегда мечтал стать слушателем академии, однако только тогда, да и то под давлением Кучерова, решился изложить свое заветное желание на бумаге.
На другой день я отнес свои документы к академию. Их приняли. Теперь оставалось терпеливо ждать решения.
Каждый мой день начинался одинаково: я шел в академию. Шел от Никитских ворот пешком - экономил деньги, да и время так проходило незаметнее. Когда я видел издали красные и белые башни Петровского дворца, то сердце начинало биться сильнее - что-то скажут сегодня? Знакомый двор, ажурные железные ворота. Я всегда на секунду задерживался около фасада основного здания: очень мне нравилась его лестница с кувшинообразными колоннами, поддерживающими большой балкон дворца. А потом я входил в здание и, не задерживаясь, шел в приемную комиссию. Списков допущенных к экзаменам еще не было, и я тем же путем, только по другой стороне улицы, возвращался обратно.
В один из дней наконец узнал, что допущен к конкурсным экзаменам! [40]
Мне было известно, что процесс приема в академию состоит из трех этапов и что прежде всего необходимо пройти мандатную и медицинскую комиссии. Обе эти комиссии я прошел, как говорится, без сучка без задоринки. Начинался самый серьезный этап - вступительные экзамены.
Еще в те дни, когда проходил мандатную и медицинскую комиссии, я обратил внимание на абитуриента в летной форме с двумя ромбами на клапане рукава. Познакомились. Выяснилось, что Александр Петрович Кожевников до поступления в академию являлся комиссаром Воздушного Флота Туркестанского фронта. Надо сказать, что среди поступавших в тот период были командиры частей и подразделений, военные комиссары авиачастей, морские летчики и крупные советские работники.
Мы быстро сблизились с Кожевниковым, откровенно рассказали друг другу о себе. Оба мечтали поступить в академию, а потому договорились, что если нас допустят к экзаменам, то готовиться будем вместе на квартире Кожевникова у Чистых прудов.
Сочинение прошло благополучно. Математику мы с Шурой сдали на «отлично», физику - тоже. На этом экзамене произошел забавный случай. Один из абитуриентов - командир, одетый в горскую кавказскую форму, взял билет с вопросами, сел на свое место, потом достал учебники, разложил их перед собой и начал готовиться к ответу. Возмущенный преподаватель пригрозил абитуриенту, что если тот еще раз заглянет в книги, то будет немедленно удален с экзамена.
Экзаменуемый - Олег Михайлович Земский с сильным грузинским акцентом (он жил и воспитывался в Тифлисе) спокойно сказал: «Душа любезный, чем тебе плохо, что я смотрю в учебник? Разве запомнишь все, что там написано? А я ведь и так не все понимаю. Но коли нельзя, то смотреть не буду…» Забегая вперед, скажу, что Олег Земский успешно сдал физику и остальные экзамены и был принят в академию. Веселый и отзывчивый человек, прекрасный товарищ, он был у нас всеобщим любимцем.
Впоследствии он отлично закончил академию и был оставлен при ней в качестве адъюнкта. Вместе с братом Борисом Михайловичем Земским, начальником кафедры гидромеханики, они в 1934-1936 годах разработали под [41] руководством Бориса Николаевича Юрьева первую в академии сверхзвуковую аэродинамическую трубу. А сам Олег Михайлович многое сделал для успешной работы аэродинамической лаборатории…
Не буду перечислять все экзамены, которые пришлось сдавать, их было много. Мне очень помогло, что готовился вместе с Шурой Кожевниковым. Один я наверняка не одолел бы все двадцать два предмета. Другое дело - вдвоем.
Однажды, когда я пришел, чтобы готовиться к очередному экзамену, Шура встретил меня с номером «Правды» в руках.
- Читал? - был его первый вопрос. - Это вчерашняя газета.
Я отрицательно помотал головой.
- Тогда возьми и прочитай статью «Наше и заграничное», - таинственно произнес Кожевников.
Взяв газету, я увидел в статье свою фамилию и просто не поверил глазам. Статью написал Петр Сергеевич Дубенский. Он подчеркивал, что у нас в стране пока уделяют недостаточно внимания отечественным изобретателям и конструкторам…
После того как мы сдали последний, двадцать второй экзамен, нам объявили, что через два дня будут вывешены списки принятых. Мы с Шурой Кожевниковым нашли там свои имена и были очень счастливы.
* * *
До чего же здорово жить на свете, когда сбываются самые фантастические мечты! Несколько дней мы ходили как ошалелые, все не могли прийти в себя. Теперь мы уже слушатели академии, члены одной большой семьи.
Всех принятых собрали в круглом зале Петровского дворца, куда приехали портные Военторга. Через несколько дней мы получили новое обмундирование. Гимнастерки из темно-серого сукна с голубыми, окаймленными черным кантом полосами на груди - «разговорами». На воротнике голубые петлицы с черным кантом, на них золотая эмблема - крылья и металлические буквы АК (академия).
На левом рукаве, выше локтя, была эмблема в виде ромба с крыльями и пропеллером, а над манжетой - голубая нашивка со знаками различия. Головной убор - [42] остроконечный шлем с большой голубой звездой, а на ней - маленькая металлическая красная звездочка. Форма была очень красивая, и всем нравилась. В ней мы выглядели намного лучше, чем раньше.
Тут же каждый получил комплект учебников, учебных пособий, а желающие - чертежные столы с чертежными принадлежностями.
Вскоре выдали содержание, каждому по его воинскому званию. Шура Кожевников получал 160 рублей в месяц, так как до академии имел высокое звание и занимал ответственную должность. Мне установили оклад 44 рубля. Для меня это были огромные деньги. Я находился в блаженном состоянии и чувствовал себя богачом. Все казалось невероятно прекрасным.
Бездомников вроде меня оказалось пять человек. Нас поселили на третьем этаже Петровского дворца. Но мы недолго прожили там. Вскоре слушателям академии предоставили под общежитие прекрасный дом на Садовой-Самотечной, и вся наша пятерка с удовольствием справила новоселье на новом месте.
* * *
Дисциплина в академии была строгая. Во главе каждого курса стоял начальник курса, кроме того, был еще староста. Старостой нашего курса мы единодушно выбрали Сергея Илларионовича Фролова, отличавшегося добрым и ровным характером. Ребята любили Сергея за чуткое отношение к товарищам и за то, что он был всегда справедлив. Его даже называли отцом. Сережа Фролов впоследствии был избран секретарем партийной организации, до этого, в 1922 году, он был помощником военкома академии.
Курсы были разбиты на несколько групп, во главе каждой тоже был староста. В моей группе старостой выбрали Шуру Кожевникова, пользовавшегося большим авторитетом среди сокурсников. Шура был доброжелателен, но строг и поблажек никому не давал, а ко мне, как к другу, относился особенно требовательно. Его слушались все, независимо от бывшего служебного положения.
Я уже говорил, что среди слушателей были люди, различные по возрасту и служебному положению. Но в одном все мы были одинаковы: каждый с волнением и [43] трепетом ждал начала учебного года, первого года, который предстояло провести в стенах академии.
После утверждения списка личного состава слушателей первого курса приема 1923 года была создана партийная организация нашего курса. В состав партийного бюро вошли лучшие коммунисты: Яков Емельянович Афанасьев, Адольф Карлович Аузан, Сергей Илларионович Фролов, Олег Михайлович Земский и Николай Федорович Чехонин. Секретарем партийного бюро был избран Яков Емельянович Афанасьев.