Партийная организация курса пользовалась непререкаемым авторитетом у слушателей и являлась их подлинным вожаком.
Среди «академиков»
Началась учеба в академии. Четкий распорядок дня, строгая дисциплина - все это было для меня в новинку. Ведь в отличие от большинства товарищей, в прошлом кадровых военных, я был человеком сугубо штатским. Но очень скоро я тоже вошел в общий ритм. Мне даже нравилось, что все время было распланировано и ни одна минута не пропадала зря.
Вспоминая об учебе в академии, я хочу рассказать о моих сокурсниках. И прежде всего о самом близком друге Александре Петровиче Кожевникове, встреча с которым оказала огромное влияние на всю мою последующую жизнь и деятельность.
Наше знакомство, как уже упоминалось, началось, когда мы готовились вместе к экзаменам. После каждого экзамена мы подолгу беседовали на самые различные темы. Сейчас могу смело сказать, что Шура много успел в свои двадцать шесть лет. Человек недюжинного ума и всесторонних знаний, он самостоятельно глубоко изучил труды Маркса, Энгельса, Ленина. Знал классическую русскую и иностранную литературу. Увлекался географией, хорошо разбирался в биологии и естествознании, всерьез интересовался психологией. В результате многочасовых бесед мы пришли к выводу, что каждый из нас в силу особенностей психики и характера по-разному подходит к решению одних и тех же задач. Александр Петрович отличался склонностью к анализу. А у меня сначала возникало [44] стремление решить вопрос в делом, а потом переходить к детальному изучению и анализу отдельных элементов. Поэтому Кожевников называл меня синтетиком, а себя аналитиком. Мы даже создали теорию, из которой следовало, что индивидуумы, тяготеющие по методу мышления к анализу, более склонны к науке, а люди искусства (литераторы, музыканты, художники), изобретатели и конструкторы - к синтезу.
Шура мечтал посвятить себя науке, меня же привлекала исключительно конструкторская и изобретательская деятельность. Так оно в жизни и вышло. Даже в академии я всегда что-нибудь разрабатывал, делал эскизы, а Кожевников с большим увлечением давал к этим эскизам теоретические обоснования, производил расчеты. Мы словно дополняли друг друга.
Когда спустя несколько лет Кожевников женился на моей сестре и мы породнились, я был просто счастлив. С Александром Петровичем мы дружили всю жизнь, до самой его смерти…
Еще во время вступительных экзаменов мы с Шурой обратили внимание на военно-морского летчика Михаила Александровича Резунова, который все без исключения предметы сдавал на пятерки. Блестяще выдержав вступительные экзамены в академию, Резунов на протяжении всех лет учебы восхищал преподавателей и слушателей выдающимися математическими и конструкторскими способностями. Сочетание этих качеств очень пригодилось Резунову в дальнейшем: он стал автором ряда систем прицелов для бомбометания с самолетов.
На нашем курсе был талантливый слушатель Алексей Дмитриевич Чаромский, впоследствии известный конструктор авиационных дизелей, устанавливавшихся на самолетах дальнего действия ЕР-2 и Пе-8 (ТБ-7). По этому же типу Чаромский создал дизель В-2 для всемирно известных советских танков Т-34. Такие двигатели использовались на боевых судах Военно-Морских Сил. Дизели Чаромского устанавливаются и поныне на судах с подводными крыльями «Ракета» и «Метеор».
Хочу сказать и о Михаиле Алексеевиче Савицком. Еще до революции солдат Михаил Савицкий стал летчиком, что в то время было редкостью. В дни Великой Октябрьской социалистической революции в Петрограде он был избран командиром 3-го социалистического отряда, а [45] в 1918 году - назначен комиссаром окружного управления Военно-Воздушного Флота в Ярославле.
Учился он с огромной охотой, а после окончания академии посвятил себя парашютному делу. М. А. Савицкий был начальником первой в стране парашютной лаборатории. Именно он разработал ряд новых систем тренировочных, десантных и управляемых парашютов, нашедших широкое применение в Советской Армии.
19 ноября 1970 года в Центральном доме авиации и космонавтики имени М. В. Фрунзе в торжественной обстановке отмечался 80-летний юбилей М. А. Савицкого.
Президиум Федерации парашютного спорта СССР и другие общественные организации тепло приветствовали Михаила Алексеевича - пионера советского парашютостроения, конструктора парашютов, организатора и руководителя первых парашютных заводов в нашей стране…
В годы учебы в академии я, к сожалению, не знал о незаурядных способностях Михаила Алексеевича как живописца. И только спустя много лет увидел его превосходные картины, этюды, наброски.
Сам я очень увлекался рисованием и потому охотно участвовал в оформлении нашей стенгазеты. Вместе с отлично рисовавшими Дмитрием Сергеевичем Воскресенским и Николаем Георгиевичем Нуровым мы не жалели времени и красок, чтобы сделать привлекательным наше детище.
Газета называлась «Вперед и выше» и пользовалась у слушателей огромной популярностью. Впоследствии она превратилась в многотиражку и выпускается до сих пор под тем же названием, видимо, оно оказалось удачным.
Общие интересы, связанные с выпуском стенгазеты, сблизили меня с Дмитрием Воскресенским. Летчик, бывший офицер царской армии, он еще в первую мировую войну летал на «вуазенах» и «альбатросах». Воскресенский был полностью преданным Советской власти человеком и хорошим командиром, прекрасно зарекомендовавшим себя в годы гражданской войны (он служил в Красном Воздушном Флоте). Однако в повседневной жизни он отличался болезненной мнительностью. Особенно боялся, что его, как бывшего поручика, при первой же чистке исключат из академии. В характере Воскресенского было много ребяческого. Он любил шутить, особенно над [46] своим другом Юзом Ивашкевичем: частенько рисовал на него карикатуры и вывешивал их на самых видных местах.
В отличие от Воскресенского его близкий приятель, тоже бывший летчик царской армии, Иосиф Адамович Ивашкевич, или, как мы его назвали, Юз, никогда не унывал и чувствовал себя уверенно. При Советской власти он занимал ответственную должность начальника штаба в Управлении Красного Воздушного Флота. За активное участие в подавлении Кронштадтского мятежа был награжден орденом Красного Знамени. Ивашкевич очень дружил с Воскресенским и всячески старался его «воспитывать»…
На вступительных экзаменах в академию я познакомился с летчиком Сергеем Федоровичем Смирновым, хорошо проявившим себя в годы гражданской войны. Летая на старых «вуазенах» и «ньюпорах», на гробах, как их тогда называли, Сергей Федорович провел несколько воздушных боев на Северном фронте, когда на самолетах уже начали применять пулеметы. Он рассказывал, что для более надежной защиты подкладывал на сиденье обыкновенную сковородку и она прекрасно предохраняла его снизу от вражеских пуль. Как только речь заходила о бронировании самолетов, Смирнов неизменно вспоминал свою заветную сковородку, которую всегда брал с собой в боевые вылеты. Сергей Федорович был среднего роста и обладал ярко-рыжей шевелюрой. Его хорошо знали в академии и называли «рыжим Смирновым» в отличие от нескольких однофамильцев.
За боевые заслуги в годы гражданской войны он был награжден орденом боевого Красного Знамени. После окончания академии Сергей Федорович находился на руководящей работе по военному изобретательству.
Когда мы в 1966 году собрались в Доме инженера, чтобы отметить сорок лет, минувших после окончания академии, в комнату вошел один из наших товарищей и сказал, что на лестнице сидит очень старый человек, который просит кого-нибудь из присутствующих выйти к нему. Несколько человек тут же бросились на лестницу и увидели Сергея Федоровича Смирнова. Всех нас он назвал по именам, попросил помочь ему встать, а потом пошел сам без нашей помощи. В то время ему было около восьмидесяти, а вскоре мы узнали о его смерти… [47]