Предместья, когда-то аккуратные, выгорели практически дотла. Одичавшая зелень милосердно скрывала пустые глазницы окон тех немногих домов, что устояли в огне. Полуразрушенные стены сиротливо обступали чёрные могилы провалившихся крыш. Асфальт растрескался и вздулся кочками, а местами просто исчез, словно его и не было никогда. Из трещин пёрла трава и мелкие кусты. Трой спотыкался впотьмах, в голове колыхался студень тупой боли.
***
Похоже, что природа была на его стороне. Рассвет не спешил, небо заволокло тучами, и первые крупные капли забарабанили по листьям над головой. Они всё ещё двигались вдоль реки, петляя между деревьями — две серых тени в серой предрассветной мгле. Город остался за спиной, и с каждым шагом что-то в груди Троя разжималось, отступало, словно он не бросил место, где родился и прожил всю сознательную жизнь, а вырвался из капкана. Пускай для этого и пришлось отгрызть часть собственной души.
Бади оглянулся и нервно зевнул.
— Всё в порядке, дружище, — пробормотал Трой, не слишком веря в собственные слова.
Не поверил ему и пёс. Крутанулся вокруг и лизнул опущенную руку.
Лямки старого брезентового рюкзака врезались в плечи, капюшон касался раны, и его пришлось снять. Бинтовать голову Трой не захотел, чтобы рана поскорее подсохла, только обработал, и теперь пожалел об этом. Дождь усилился, и вода потекла за шиворот куртки. Удивительно, но она оказалась ему впору! Неужели теперь он догнал в росте отца? Трой поёжился, вспомнив, откуда взялась отцовская куртка.
…Горячо пульсирующая боль, злость и досадное, сверлящее чувство вины за то, в чём никакой вины не было, почти физически тормозили Троя. Кроме всего прочего, боль мешала думать связно. Уже оказавшись в центре города, погруженном в безмолвие и мрак, он всё ещё не имел чёткого плана, что делать дальше. Знал только, что с пустыми руками и в одной футболке далеко уйти не получится. И только когда ноги сами понесли в узкий простенок между двумя трёхэтажными домами на Пятнадцатой Вест по короткой дороге до места, которого он избегал все эти годы, которое было совсем рядом все эти годы, Трой сообразил, где находится.
Стёкла были целы, тускло отсвечивая, когда луна показывалась в разрывах облаков. Цела и дверь. Проржавевшая, оплетённая вьюном калитка жалобно скрипнула. Плитки садовой дорожки перекосились, и Трой запнулся в темноте у самого входа. Дверь оказалась заперта. Он не помнил, чтобы запирал её, когда уходил. Он плохо помнил тот момент. Ему было девять, и ему очень повезло, что он встретил Стива, пытаясь убежать от окружающего кошмара. Так он думал довольно долго.
Трой двинулся в обход. Присел перед узким подвальным окном. От нажатия оно скрипнуло рамой и неожиданно свалилось внутрь, в темноту, сорвавшись со ржавых петель.
Свечам время никак не повредило. Отец хранил их на полке у верстака. Трепетный огонёк выхватил из темноты знакомую до мелочей обстановку подвала, тени протянулись по лагам над головой. Из разбитого окна тянуло прохладой. Над верстаком, покрытым толстым слоем пыли, висели инструменты. В металлическом ящике под лестницей хранились оба отцовских ружья и коробки с патронами для них и вальтера, того самого, который был сейчас засунут за ремень промокших в реке джинсов.
В отличие от подвала, наверху воздух был застоялый, спёртый. И царила оглушительная тишина. Трой пробрался в кухню, почти не касаясь стен. Каким-то чудом тело помнило дом едва ли не лучше, чем голова. Мама хранила лекарства в верхнем ящичке высокой кухонной тумбы. Он выдернул его целиком. В носу засвербело от поднятой пыли. В аптечке нашёлся бинт, бутылочка со спиртом, стерильные салфетки в нетронутой упаковке. Он разодрал одну из них и прижал салфетку к ране. В нос ударил острый лекарственный запах. Память выхватила растворившийся во времени осенний день.