За запиской, оставленной Нив, протянулась рука. Записку прочитали, смяли, и вновь возобновились скрупулезные поиски стодолларовых купюр. Их Этель обычно запрятывала под ковры или между диванных подушек. Деньги, которые она весело именовала «Алименты Симуса, слизняка».
Майлс Кирни никак не мог отделаться от грызущего беспокойства, уже несколько недель мучившего его. Бабушка называла это «шестым чувством». «У меня предчувствие, — говаривала она, — надвигается беда».
В 6 часов он начал готовить ужин. Ловко искрошил салат-латук, порубил лук-шалот, порезал на тоненькие зеленые ленточки зеленый перец. Рената научила его получать удовольствие от тонких ароматов, нежности лосося, острых пикантных салатов с намеком на чеснок, радостям спагетти. Нив унаследовала кулинарные способности матери, но про себя Майлс считал, что между делом и сам научился готовить прекрасные салаты.
Без десяти семь он уже всерьез растревожился — где же Нив? Может, такси никак не поймает? Господи, только б не отправилась пешком через парк! В такой-то вечер! Он попробовал дозвониться в магазин, но трубку не брали. Когда появилась Нив, сражаясь с кипами одежды и коробками, он был уже готов звонить в полицию и просить обыскать парк.
Забирая у нее коробки, он умудрился изобразить удивление.
— Что? У нас снова Рождество? Подарки от Нив себе с любовью? Ты что, всю дневную выручку на себя просадила?
— Кончай острить, ради Бога! — раздраженно бросила Нив. — Ламбстон клиентка, конечно, очень выгодная, но прямо болячка в боку!
— Этель Ламбстон! — заволновался Майлс. — Та приставала, что была у нас на рождественской вечеринке?
— Прямо в точку, роднуля! — На Рождество Нив, повинуясь порыву, пригласила Этель к ним на ежегодную вечеринку. Сначала Этель, прижав епископа Стэнтона к стенке, долго разглагольствовала, отчего католическая церковь потеряла в XX веке актуальность, а потом вдруг выяснила, что Майлс — вдовец, и прилипла к нему до конца вечера.
— Мне плевать, хоть лагерем под ее дверьми вставай на следующие два года, — кипятился Майлс, — но чтоб в моем доме ноги этой женщины больше не было.
3
Ломаться за мизерную плату плюс чаевые в кулинарке не отвечало представлениям Денни Адлера о приятной жизни. Но Денни был связан по рукам и ногам: освобожден условно. И Майк Тахи, его офицер по надзору, настоящая свинья, прямо наслаждался властью, которой наделил его штат Нью-Йорк. Вот и приходилось суетиться, тихо ненавидя свою работу.
— Эй, Адлер! Пошевеливайся! Заказы сами к клиентам не побегут!
— Да, сэр! — Это «Да, сэр!» — настоящая палочка-выручалочка, подумал Денни, хватая куртку и коробку с бумажными пакетами.
Когда он вернулся в кулинарию, менеджер говорил по телефону. Он кисло взглянул на Денни.
— Предупреждал же — никаких личных звонков в рабочее время!
Звонил ему сюда только Майк Тахи. Пробурчав свое имя, Денни услышал приглушенное:
— Хэлло, Денни… — Голос он узнал мгновенно. Большой Чарли Сантино. Десять лет назад в Аттике Денни сидел в одной камере с Большим Чарли и уже выполнил для него пару поручений. Он знал, у Чарли есть связи с большой мафией.
— Да?
— Завтра. В 11:00. Брайант-парк. За библиотекой. Увидишь черный «шеви».
Весь снежный уик-энд Симус Ламбстон пролежал, свернувшись калачиком, в семейной квартире на 71-й стрит. В пятницу днем он позвонил своему бармену «Заболел я. Вызови Матти. Пускай до понедельника поработает». И весь пятничный вечер крепко проспал, но в субботу все равно проснулся с ощущением давящей усталости.
Рут в четверг уехала в Бостон. Пробудет там до воскресенья. Дженни, его младшая дочка, училась на первом курсе в университете Масачусетса. Посланный Симусом чек в уплату за весенний семестр вернули из-за отсутствия денег на его банковском счету. Взяв срочный заем в своем офисе, Рут кинулась вносить плату. После отчаянного звонка Дженни у них вспыхнула ссора, слышная, наверное, за пять кварталов. «Черт подери, Рут! — орал он. — Я стараюсь как могу! Бизнес идет паршиво. У нас трое в колледже! Разве моя вина, что мы скребем по дну кастрюльки? Ты что думаешь, я деньги из воздуха делаю?»
Последние годы, когда прибавились расходы на колледж, превратились в настоящую пытку. Денег не хватало катастрофически. А тысяча долларов, выплачиваемая Этель ежемесячно, пока она не выйдет замуж или не умрет, стала яблоком раздора, в которое Рут вгрызалась беспрестанно. «Обратись снова в суд! — пилила она его. — Объясни судье, у тебя нет денег на образование детям, а эта паразитка огребает кучу денег. Ей не нужны твои деньги!»