- Ну да! Мне сейчас тридцать…
- Студенткой была, - продолжила Катя. - Представляешь? Это же сумасшедшая нагрузка! Ей кто-нибудь помогал?
Я покачала головой. Помогать было некому. Бабушка с дедом умерли, когда маме исполнилось восемнадцать. Она сама пробивалась. Слава богу, был талант, голос, характер.
Катя еще раз задрала голову, посмотрела маме прямо в лицо.
- Уважаю, - призналась подруга. - Мало таких женщин в жизни видела.
Я отошла от портрета, села в кресло, взяла из вазы яблоко.
- Веришь, я ее тоже мало видела, - сказала я с грустной улыбкой. - Мы с мамой почти не общались. Я даже не знаю, какая она была. Ну, то есть помню нечто царственное, богиню, снизошедшую к смертным, а больше ничего.
Катерина оторвалась от созерцания маминого портрета, подошла ко мне и плюхнулась на диван.
- Зато я своих предков часто лицезрею, - сказала она сердито. - Так часто, что выть хочется. Как деньги на водку понадобятся, так сразу вспоминают, что у них дочка есть. Алкаши проклятые! Ненавижу!
- Кать, может, их полечить? - предложила я неловко. - Есть же хорошие клиники.
- Ага! - Катька покрутила пальцем у виска. - Ты чего, с дуба упала? Да разве они согласятся?! Разве они добровольно откажутся от такого удовольствия?!
- Можно отдать их на принудительное лечение. Давай посоветуемся с Пашкой…
- Прекрати! - перебила Катя.
Она выбрала яблоко, повертела его в пальцах и вдруг раздраженно швырнула в сторону. Закрыла лицо ладонями и просидела в этой позе целую минуту. Я испуганно застыла в кресле, не зная, что сказать. Да и надо ли что-то говорить в такой ситуации?
- Прости, - встрепенулась Катя, отрывая ладони от лица. - Что-то я совсем расклеилась. Не стану я ими заниматься. Мне бабка квартиру оставила, и спасибо ей за это. Хоть небольшая квартирка, но все же моя. А эти уроды пускай живут как хотят! Не желаю вмешиваться!…
Тут подруга прервала сама себя. Помолчала и вдруг решительно сказала:
- Мария, нужно выпить. Иначе я за себя не ручаюсь. Упаду, забьюсь в истерике. Тебе это надо?
Я вскочила с дивана. Катька приподнялась, поймала меня за руку и усадила рядом.
- Не мельтеши! Я принесла бутылку виски. Думала дома напиться. Давай, Машка, тащи бутылку и рюмки. И конфеты прихвати, которые купил этот жлоб Тепляков. С паршивой овцы хоть шерсти клок… И лед тащи.
Катерина откинулась назад, положила голову на изголовье дивана, закрыла глаза. Я с сочувствием смотрела на ее бледное лицо. Подруга выглядела очень усталой.
Я бросилась на кухню. Быстренько собрала все на большой расписной поднос. Катька сидела в прежней позе: голова запрокинута назад, глаза закрыты, губы твердо сжаты. Лицо у подруги было бледное и какое-то неживое.
Я опустила поднос на журнальный столик, осторожно дотронулась до Катькиного плеча.
- Катерина!
Подруга не ответила. Я испугалась и, вцепившись в ее плечи обеими руками, хорошенько встряхнула.
- Голову оторвешь! - резко остановила меня подруга.
- Слава богу! А мне показалось, что ты не дышишь!
- Не дождешься!
Катька открыла глаза, осмотрела принесенный мной поднос. Отлепилась от спинки дивана, расставила стопки, открутила крышку бутылки. Разлила виски, взяла стопку за короткую толстенькую ножку и выпила единым духом, молча, без тоста. Поставила стопку на стол, выбрала конфету.
- Ничего себе! - удивилась я. - Даже тоста не произнесла! Прямо как на поминках.
- Ты давай, давай, пей! - напомнила Катька. - Мне одной как-то не «комильфо».
Я послушно поднесла стопку к губам. Спиртное не люблю, у меня от него желудок болит. Да и выпила я уже с Ванькой. Мне одной стопки вполне достаточно.
Я сделала малюсенький глоток и уже хотела поставить стопку, но у моих губ ее твердо придержала Катька. И мне пришлось допить все до последней капли. Огненный столб прошелся по пищеводу, на глаза навернулись слезы. Я схватила салфетку, приложила к ресницам, всхлипнула.
Катька убежала на кухню. Вернулась она через пару минут с пакетом апельсинового сока и большим хрустальным бокалом. Плеснула щедрую порцию оранжевой жидкости. Я схватила бокал, сделала несколько судорожных глотков. Слава богу, пожар удалось затушить в самом начале.
- Полегчало? - спросила Катька.
Я кивнула. Поставила бокал на стол и проскрипела, что не умею пить.
- Пора учиться, девочка моя. Иногда это просто необходимо. Надо же как-то стресс лечить. Вот ты чем лечишься? Хотя какие у тебя стрессы… - пробормотала Катька и громко велела наливать по второй. - Будешь, будешь! Вот мы виски соком разбавим, даже не почувствуешь, - приговаривала Катька, словно не замечая моего «больше не буду» и разливая виски по стопкам.
Мою порцию налила в стакан с остатками сока, бросила туда несколько кубиков льда. Накрыла бокал ладонью, энергично встряхнула.
- Пей. Это коктейль. Ничего с тобой не случится.
Мне стало страшно, и я взмолилась:
- Катюша, я же не умею пить…
- Ты это уже говорила! Учись!
Я взяла бокал, нерешительно заглянула в желтую глубину с плавающими льдинками. Закрыла глаза и влила в себя порцию коктейля, проглотила. Задержала дыхание, почмокала языком. А что? Ничего! Я удивилась. Сделала второй глоток, побольше. Тоже ничего страшного не ощутила. Приятный вкус, кисловато-горьковатый, с перчинкой, но совсем не обжигает.
Я осмелела. Взяла бокал двумя руками, допила все до капли и лихо впечатала его в столик.
- Молодец! - одобрила Катерина.
Она взяла свою стопку, опрокинула ее в рот единым махом. Даже не поморщилась, только потянулась за надкушенной конфетой. Тут мою голову начал обволакивать теплый туман, настроение явно улучшалось.
- Катюша, я пьяная, - не то похвасталась, не то пожаловалась я.
- И что? Тебе это не нравится? - поинтересовалась Катька, снова разливая виски по бокалам и разбавляя мою порцию соком.
- Знаешь, по-моему, нравится.
- Тогда давай выпьем, - пригласила Катя.
И понеслось. Последнее, что я помню, - это Катькино лицо, склонившееся надо мной, и голос подруги:
- Не вставай, я захлопну дверь.
Я ничего не ответила. Язык налился теплой тяжестью, веки сомкнулись. Комната завертелась в водовороте, и меня потащило в мутную глубину.
Не знаю, сколько продлилось мое пребывание во хмелю, но когда я открыла глаза, за окном была ночь. Я нащупала над головой кнопку светильника, нажала на нее. Комната залилась неярким светом. Знакомый интерьер. Все как обычно, ничего примечательного.
Одно гадко: во рту такая сухость, словно я целый день бродила по Сахаре без глотка воды. Язык присох к гортани, а десны приклеились к щекам. Мерзкое ощущение. Я нашла взглядом часы, висевшие на стене. Прищурилась, сфокусировала зрение, насколько это было возможно.
Половина второго ночи?
Я с трудом провела кончиком языка по губам. Губы сухие, растрескавшиеся… Противно. Ужасно противно.
Откинула плед и увидела, что лежу на неразобранной кровати в полном облачении: в джинсах, свитере, носках. Видимо, у Катерины не хватило сил меня раздеть. Интересно, сама-то Катька как? Добралась благополучно? Надо было сказать, чтобы она осталась у меня ночевать. Невероятно, скоро утро, а я в таком состоянии, как будто меня разобрали на запчасти!
Я села на кровати, повернула шею налево, потом направо. Нет, голова не болит. Странно.
Я встала, но покачнулась. Ухватилась за спинку кровати, удержала равновесие. Немного постояла, привыкая к частичной потере координации, и пошла на кухню. Так сказать, на водопой.
- Господи, видел бы меня Пашка! - сказала я вслух и засмеялась.
Голос прозвучал в полутемной квартире как-то удивительно громко. Я отчего-то испугалась. Добралась до гостиной, включила свет. На журнальном столе валялись скомканные бумажные салфетки, надкушенные шоколадные конфеты и огрызки яблок. Пустая бутылка из-под виски покоилась на полу, рядом с пакетом сока.