Через несколько минут Монкриф, следуя указаниям трактирщика, направился к Колстин-Холлу.
Даже с завязанными глазами он смог бы угадать, что попал, наконец, домой, в Шотландию. В воздухе ощущался запах горящего торфа, чувствовалась привычная шотландская сырость. Туманная дымка все уплотнялась и, наконец, укрыла землю плотным ватным одеялом.
Шотландия – древняя страна. Все здесь – и деревья, и скалы, и почва – пропитано историей. Именно этого чувства ушедших веков не хватало Монкрифу в последние четырнадцать лет.
Дом вдовы появился так скоро, что конь полковника, недавно купленный жеребец, даже не успел притомиться. Монкриф спешился, обмотал поводья вокруг торчащего острого камня и взобрался на огромный валун. Его взгляду открылся вид на Колстин-Холл, жилище Кэтрин Дуннан.
Узкая, обсаженная высокими дубами дорога вела к трехэтажному квадратному дому, стоящему в окружении служб и возделанных полей. Туман, цепляющийся за стволы деревьев, клубился у подножия здания. Казалось, что дом плывет над землей, как облако.
Глупо было ехать сюда, но за прошедшие месяцы Монкриф так и не сумел заставить себя забыть Кэтрин.
Сунув руку в карман мундира, он вынул подходящее к случаю письмо. Остальные хранились у него в сумке с документами, вдали от любопытных глаз.
«Мой дорогой!
Я перестроила парадное крыльцо и приказала отреставрировать лепнину на окнах. Колстин-Холл теперь выглядит нарядно и жизнерадостно, как будто ждет твоего приезда.
Весной цветы вдоль улицы покачивают головками на ветру. Летом слышно жужжание пчел, снующих из ульев в поля и обратно. Признаюсь, что зимой здесь не так приятно, если, конечно, не пойдет снег, который окутывает белой мантией голые ветви деревьев и кустов. Но мое самое любимое время – осень.
Возвращайся осенью, когда листья золотым и алым дождем падают на землю, устилая ее пестрым ковром. Будет дуть свежий бриз, а небо станет прозрачно-синим, давая нам знать, что последние, теплые дни уходят.
Приезжай домой осенью, дорогой».
Да, время года полковник выбрал правильно, но небо было бледно-серым, а вместо свежего бриза его встретила густая туманная дымка, как будто Монкриф ступил в призрачный мир.
Полковник не стал лгать себе. Он пришел сюда не затем, чтобы лично выразить сочувствие вдове Гарри. Монкрифу хотелось посмотреть на Кэтрин Дуннан, всего один раз, чтобы суметь, наконец, отправить ее имя в самый дальний уголок своей памяти. Уже полгода эта женщина, которую он даже не видел, занимала его мысли. С этим надо было покончить.
Возможно, при встрече она покажется ему совсем иной. Ведь, скорее всего Кэтрин не соответствует тому образу, который сложился у него по письмам. Она вполне может оказаться злобной эгоисткой, неумной и ограниченной. Может тиранить своих слуг. Может быть мотовкой или, наоборот, сквалыгой, в общем, женщиной, которую следует забыть как можно скорее.
Монкриф развернул письмо и перечитал последнюю часть:
«Дорогой, сегодня вечером я молилась о тебе. Пусть тебя овевает лишь теплый ветер, а зима не обожжет морозами.
Пусть твоя пища будет хорошей, и ее будет достаточно. Да пребудешь ты в добром здравии. Да сохранит тебя Господь во всех опасностях войны».
А что, если забыть не удастся? Что, если Кэтрин Дуннан в жизни окажется столь же привлекательной, как и в письмах? Монкрифу казалось, что он ее уже знает, знает те черты ее характера, которые скрыты от посторонних.
Кэтрин раздражала излишняя религиозность, раздражали поучения викария. Интересно, почему те, кто во всеуслышание проповедует преданность Господу, так часто действуют нам на нервы? Наверняка Господу вовсе не по нраву такая демонстративная набожность.
Ей нравится изменчивое небо над Колстин-Холлом, нравятся грозы. В одном из своих писем Монкриф подшутил над Кэтрин, заметив, что женщина, которая так боится темноты, не должна восхищаться бурей.
«Но ведь это разные вещи, – писала ему в ответ Кэтрин. – Буря – это знак, которым Господь показывает свое присутствие, а темнота – это отсутствие света. Разве не верно, что зло чаще действует в темноте, а не во время грозы?»
Шли месяцы, и Монкриф осознал, что чувство, испытываемое им к Кэтрин Дуннан, не просто сострадание и жалость. Ему хотелось прогонять страхи этой женщины ласковым словом, превозносить ее за ум и сообразительность, восхищаться твердостью и стремлением к цели, а больше всего – втянуть ее в некое подобие умственного адюльтера.
Отвечая на письма Кэтрин, Монкрифу следовало бы думать над каждым предложением, каждым высказыванием, стараясь, чтобы они соответствовали личности и, главное, характеру Гарри. Вместо этого Монкриф все больше раскрывал свою собственную душу и мысли, которыми прежде ни с кем не делился. Мистификация имела успех, поскольку брак Кэтрин длился всего месяц до того, как Дуннан вступил в полк и был направлен в Северную Америку.
– Я быстро понял, какую сделал ошибку, – как-то признался Гарри своему командиру. – Никогда не женитесь на богатых наследницах, полковник. За одно только обещание своих денег они желают получить уверения в вашей вечной любви и привязанности.
Однако сам Монкриф вскоре понял, насколько скромно Кэтрин оценивает свое положение. Она почти не упоминала об унаследованном состоянии и гораздо чаще говорила о человеке, чья смерть сделала ее богатой.
«Я так тоскую об отце, – однажды написала она. – С ним было так весело… Даже его письма заставляли меня улыбаться. А сейчас мне кажется, что после его смерти мир стал мрачнее. Иногда я ощущаю его присутствие рядом с собой. Как ни странно, это бывает, когда я пишу тебе. Я оглядываюсь, и мне кажется, что он стоит за спиной и с улыбкой наблюдает за своей дочерью».
Что бы сказал ее умерший отец сейчас?
«Отправляйтесь домой, ваша светлость. Здесь вам не место. В этом доме по-прежнему царит траур и скорбь о том, чего уже никогда не будет».
Пожалуй, именно это и объединяет полковника и Кэтрин. Мечтаниям Монкрифа тоже не дано осуществиться. Как больно теперь вспоминать о надеждах на свидание с отцом и братом! Отец не встретит его у огромных дверей Балидона. Не будет там и Колина. В доме остались лишь призраки и воспоминания. Монкриф никогда не думал, что унаследует его.
Он вообще мало думал о будущем. Выжить сейчас было куда важнее. Однако за прошедшие недели у него вдруг оказалось достаточно времени, чтобы подумать о женщине; на которой он женится, о детях, которые у него родятся. Сейчас именно в этом состоял его долг перед Балидоном и герцогством. Станет ли это простым выполнением еще одной обязанности? За минувшие четырнадцать лет Монкриф так привык неотступно следовать долгу и необходимости…
Мотнув головой, герцог Лаймонд, все еще облаченный в форму Шотландского стрелкового полка, стряхнул с себя задумчивость, вернулся к коню, вскочил в седло и решительно направился по дороге к Колстин-Холлу.
Глава 2
– Она вас не примет, – заявила служанка и хотела закрыть дверь у полковника перед носом.
Монкриф уперся ладонью в деревянную панель.
– Я настаиваю, – твердо произнес Монкриф, раздраженный тем, что девчонка не желает даже переговорить с хозяйкой.
– Она в трауре, сэр, и никого не принимает. Только викария, – подумав, добавила девушка.
– Я служил с ее мужем. Служанка засомневалась:
– Я передам ей, сэр. Она сама решит. – Девушка смерила его взглядом. Примерно так смотрел на Монкрифа в детстве его отец – с осуждением и оценивающе. – Я бы на вашем месте не стала надеяться. Она никого не принимает.
С недовольной миной на лице служанка провела полковника в маленькую гостиную с окнами на запад. Камин не топился, а в долине все еще лежал плотный туман, но в комнате было на удивление тепло. Толстый слой пыли покрывал столик у тахты и полку над камином. Казалось, сюда давно никто не входил, в воздухе витал дух заброшенности, Монкриф обошел комнату по периметру. Стук шагов гулко отдавался на дощатом полу. Вдруг сверху донесся какой-то звук. Неужели идет?