Я раскрыла ей свои карты, она мне свои. У нее козырей оказалось больше.
***
Почти три недели мы обе делали вид, что все в порядке. Я уже почти спокойно воспринимала ее телефонные разговоры с фразами «скоро вернусь» и тому подобными. По крайней мере, внешне. Спокойно смотрела, как она откладывает постиранные вещи отдельно, чтобы их потом не разбирать. Спокойно наблюдала, как они с Ринатом обсуждают предстоящую поездку. Почти четыре дня в пути. Они искали места, где можно остановиться, чтобы переночевать и отдохнуть. Я смотрела на это с абсолютно спокойным лицом приговоренного, не выдавая истинных чувств. Чуть меньше недели, и она уедет. И, возможно, я больше никогда ее не увижу. Я утешала себя только тем, что сейчас она здесь. Что я использую каждую возможную минуту, чтобы провести ее с ней. Что я постараюсь заполнить свою память как можно большим количеством совместных моментов. Только этим я и жила все эти дни.
Богатырева, казалось, действительно забыла о нашем разговоре и моих словах, потому что ни действием, ни намеком о них не напоминала. Она словно вырезала все это из памяти, как она вырезает аппендикс у своих пациентов. Только в моей-то памяти это осталось. Словно неоперабельная опухоль, от нее не было возможности избавиться. И я лишь могла создавать видимость того, что все в порядке, в то время как моя душа разрывалась на части от безответных чувств.
Ирка пыталась со мной поговорить, пыталась доказать, что мы неправильно поступаем, делая вид, что все в порядке. Что Богатырева ведет себя эгоистично, просто закрыв глаза на мои чувства. Но мне было плевать. С каждым днем меня все больше прижимал к земле этот груз осознания скорого расставания. Я пыталась улыбаться. Но выходило, видимо, не очень.
***
Мы с Иркой подъехали к развлекательному центру позже всех. Было решено напоследок вчетвером сходить в кино, потому что уже через три дня ребята должны были уехать. Ринат на пару недель, а Богатырева… А Богатырева навсегда.
И когда я припарковалась, то увидела неподалеку наших друзей, стоящих у машины Рината. И судя по выражению лица Богатыревой, они обсуждали что-то, что ей очень не нравилось. Лицо ее выглядело каменной маской – губы были плотно сжаты, брови напряжены и сдвинуты, а глаза горели гневом. Ринат же что-то упорно ей объяснял и тоже выглядел не слишком добродушно.
Я повернулась к Ирке и спросила:
— Они что, ругаются?
Подруга недоумевающе посмотрела на меня и покачала головой:
— Понятия не имею, я его никогда таким не видела.
— Ладно, пойдем узнаем, что происходит.
Мы вышли из машины и двинулись в их сторону. Когда подошли ближе, услышали лишь обрывки разговора.
— … как злобная, эгоистичная сука! – голос Рината был жестким. Как и выражение его лица.
Ирка вообще открыла рот от удивления – парень никогда так не выражался.
— Ребят, что происходит? – улыбнулась я, пытаясь разрядить обстановку. – Что вы не поделили?
— Все отлично, — раздраженно усмехнулась Богатырева. – Просто кто-то включил «папочку». Знаете, вы, наверное, идите в кино без меня. Что-то у меня настроения нет, — с этими словами она развернулась и двинулась по парковке в сторону автобусной остановки.
— Олесь, ты чего… — пробормотала ничего не понимающая Ирка.
— Я просто сказал, что думал, — начал оправдываться Ринат и посмотрел на меня. – Она пользуется тобой и твоими чувствами, зная, что скоро уедет. Это неправильно.
— Какого хрена, Рин? Кто тебя просил вмешиваться? Я сама могу принимать решения, – прошипела я и, покачав головой, двинулась за Богатыревой.
***
— Лесь, подожди! – я нагнала ее почти у остановки. – Куда ты идешь?
— Домой поеду! – рявкнула раздраженная Богатырева. Я усмехнулась в ответ.
— Тут нет автобусов, которые едут до тебя. Пойдем, я отвезу тебя домой.
— Ох, какая ты заботливая, надо же, — скорчив гримасу, проговорила девушка, — прям сама добродетель.
— Лесь, не надо так, — уже серьезно ответила я и обошла ее, заставив остановиться. — Почему ты злишься на меня? Я ни в чем тебя не обвиняла.
— В этом и дело! – воскликнула Богатырева, но не попыталась обойти меня. – Ты вся такая добрая, хорошая. А по идее ты должна меня ненавидеть. Ведь я не ответила тебе взаимностью, я же использую тебя.
— Это не мои слова, — ответила я, глядя на нее и раздумывая, взять ли мне ее за руку, чтобы успокоить. Но обороняющаяся поза Богатыревой говорила о том, что не стоит.
— Да, это слова Рината, — фыркнула девушка, — но ты… Ты также думаешь?
Я честно и открыто посмотрела ей в глаза.
— Я думаю, — я все же осторожно взяла ее за руку. К счастью, Богатырева не вырвала свою руку обратно. – Что мы взрослые люди и в состоянии во всем разобраться сами.
— Мне кажется, — она все же решила вытащить свою руку из моей ладони, — что Ира такого же мнения, как и Ринат. Просто…
— Лесь, да какая разница? – прервала я ее. – Какая разница, что думает каждый из них? Я тебя ни в чем не обвиняю и не считаю, что ты меня используешь.
— Разница в том, — вздохнула Богатырева, — что они оба считают меня бесчувственной сволочью, которая поступает очень эгоистично и причиняет тебе боль. Только никто не думает о том, каково было мне. Тогда. Тринадцать лет назад. Ты разбила мне сердце, Лера. Я не могла в себя прийти несколько лет. Не подпускала никого к себе. Я любила тебя. Любила по-настоящему. Пусть с детской наивностью, но по-настоящему. А ты поиграла со мной и выбросила, когда запахло ответственностью и чем-то серьезным. Только я одного понять не могу – как ты могла так играть? Я же поверила тебе. Я реально поверила, что ты тоже ко мне что-то чувствуешь. А ты… — Богатырева покачала головой и усмехнулась. – Ты не думай, я не собиралась мстить тебе. Я простила тебя. И то, что происходит сейчас… Мне, скорее, хотелось доказать, что я собралась. Что я выжила и пошла дальше после того, что ты со мной сделала. Но тут ты со своей непонятной любовью. А я больше не хочу играть в игры.
Я молчала несколько минут, прежде чем взять ее за руку и потянуть за собой.
Богатырева пошла следом не сопротивляясь. Мы сели в мою машину и тронулись с места. В полном молчании мы добрались до ее дома. Припарковавшись, я заглушила машину и, наконец, заговорила:
— В тот день, когда… Когда мы виделись в последний раз… бабушке стало плохо. Ее увезли в больницу с сердечным приступом, а я поняла, что не смогу оставить ее. Она скончалась через год. И это была еще одна самая большая потеря в моей жизни. Сначала была ты, — я говорила, смотря на значок «Фольца» на руле. Мне не нужно было видеть Богатыреву, чтобы знать, что она внимательно смотрит на меня. – Я не могла уехать с тобой, но и… сказать правду тоже не могла. Ты бы осталась. Променяла бы свои мечты на меня. Я это знаю. Поэтому сказала тебе, что просто не хочу с тобой ехать. И что… — я тяжело сглотнула. Сложно было обнажать свою душу даже спустя тринадцать лет. – Что не люблю тебя. Ведь… я любила. Как никого и никогда любила. Сильней чувств, чем к тебе, я не испытывала. Ни до, ни после. И мне пришлось сделать этот выбор за нас двоих. И я не собиралась тебе об этом рассказывать, просто… — я пожала плечами. – Не знаю, не хочу, чтобы ты меня считала бездушной и… какой-то актрисой. Я не играла с тобой. Я любила тебя тогда и продолжаю любить сейчас. И делай с этим все, что хочешь.
Я вздохнула и откинула голову на подголовник.
— Ты… Почему ты не сказала мне? – тихо проговорила она, даже не шевелясь.
— О чем?
— Правду. Про бабушку, про все это. Почему?
— Ты мечтала, Лесь. Ты горела Москвой, поступлением, ты была полна надежд. Я не хотела у тебя это отбирать. Что бы мы делали? Встречались на расстоянии? Ладно, первое время это бы, может, и работало. А потом? Ты бы прилетала сюда раз в полгода из чувства долга? В то время, как там у тебя была бы настоящая жизнь? А я так, отросток из прошлого? Я не хотела этого, — покачала я головой.