— Хорошо.
— Хотя такое не исключено и на глубине, — продолжал он. — Горные озера опасны. Там, внизу, может быть поток и сильное течение с температурой ниже нуля. И все-таки ближе к поверхности риск больше. Поэтому ныряй сразу на глубину.
— Хорошо.
Я не хотела его слушать. Мне не терпелось нырнуть как можно скорей.
Симон не был инструктором по подводному плаванию, но по крайней мере что-то читал об этом в журналах и в Интернете.
— Дерни два раза за веревку, если захочешь подняться, — продолжал наставлять он, не проявляя ни малейшего беспокойства.
— Хорошо.
— Может получиться, что мы найдем эти обломки сразу, однако это необязательно. Спустимся и достанем то немногое, что осталось.
— Ладно, ладно.
И мы начали погружение.
Он пошел за мной, закрепив над прорубью деревянную крестовину со страховочными тросами. Лицо обожгла ледяная вода.
Он еще раз все проверил перед погружением. На глубине двух метров было совсем светло. Лед над нами напоминал оконное стекло, через которое светило солнце. Если смотреть сверху, он черный, а отсюда, снизу, казался светло-голубым. Двенадцать метров. Здесь царил непроницаемый мрак. Краски исчезли. Пятнадцать метров. Темнота. Симон поинтересовался, как я себя чувствую. Хотя он знал, что я не из робкого десятка. Семнадцать метров.
И вот под нами обломки самолета. Мы опустились прямо на них.
Не помню, чего я ожидала, но, во всяком случае, я не думала, что все пойдет так легко. Я чувствовала, как мой рот наполняется пузырьками, — это выходил наружу мой смех. Я сгорала от нетерпения услышать комментарии Симона по поводу происходящего, после того как мы с ним поднимемся на поверхность и хорошенько отогреемся у костра. Обычно он немногословен, но сейчас ему явно было что сказать.
Казалось, что этот самолет давно уже ждал нас. В то же время мы понимали, что искали именно его и недаром прочесывали все озеро. Мы знали, что он должен быть где-то здесь.
Тем не менее картина, открывшаяся моим глазам на черно-зеленом дне озера, казалась мне нереальной. Самолет был гораздо больше, чем я думала. Симон направил на меня свой фонарик. Я поняла, что он хочет видеть мою реакцию, мое радостное лицо. Хотя, конечно, именно этого он и не мог разглядеть под маской.
Он вытянул руку и помахал ею. Это означало «расслабься». Я уже заметила, что дышу слишком учащенно. Нужно успокоиться, чтобы хватило воздуха.
Двадцать минут — это предел, потом окоченеем. Мы направили фонарики в сторону самолета. Световые конусы заплясали на покрытых илом обломках. Я пыталась определить модель. Может, «Дорнье»? Мы принялись руками расчищать фюзеляж от тины. Нет, поверхность рифленая. Это «Юнкерс».
Мы осмотрели крылья и наткнулись на мотор. Я почувствовала: что-то здесь не так. Все это как будто существовало, но в то же время не на самом деле. Мы поплыли обратно. Я держалась рядом с Симоном, крепко вцепившись в страховочный трос. Потом мы увидели шасси — оно лежало поверх одного крыла.
Симон повернулся ко мне и описал полукруг вытянутой рукой. Я поняла, что это значит: самолет лежит вверх тормашками. Вот откуда это ощущение «ненастоящности». Должно быть, он перевернулся, когда падал в воду. Сделал сальто-мортале, ушел на глубину тяжелым носом вперед и лег на спину. При такой «посадке» весь экипаж, вероятно, погиб сразу.
Нам захотелось проникнуть внутрь. Поискав некоторое время, мы обнаружили за крылом боковую дверцу. Однако она не открывалась, а окошки оказались слишком малы, чтобы мы могли пролезть.
Тогда мы направились к носу. Там, где должен находиться двигатель, ничего не было. И это подтвердило мои предположения: самолет ударился носом, после чего мотор отвалился и вся машина легла на дно. Окна в кабине разбиты. Приблизиться к ним трудно, поскольку они перевернуты, однако возможно.
Симон посветил фонариком. Где-то там, внутри, плавали останки экипажа. Я мысленно готовила себя к тому, что могу увидеть, но в кабине царила темнота. Думаю, что тогда Симон пожалел, что не купил страховочную катушку, как я советовала. Закрепить трос было негде. Но я крепко держала его, и оба мы были уверены, что он надежно закреплен на наших грузовых поясах.
Симон направил луч фонарика на себя. Потом показал на меня. Это означало: «Оставайся здесь». Затем он выставил вперед ладонь с растопыренной пятерней. Два раза. «Десять минут».
Я посветила себе на руку и подняла вверх большой палец. Затем послала ему воздушный поцелуй от регулятора.