— Берт Миллер, — объяснил Дик, — ехал на велосипеде мимо коттеджа Поупа прошлой ночью и видел, что везде горит свет за закрытыми шторами.
— Правда, дружище? И что?
— Кто-то, — растолковывал Дик, — включил везде свет и оставил гореть, пока в счетчике не кончились монеты. Тогда свет погас.
— Вон что! Дальше, будьте любезны…
— А потом этот «кто-то» выключил электричество везде, кроме гостиной. А утром в определенный момент попросту бросил шиллинг в счетчик в буфетной. И свет загорелся в гостиной, как будто его только что включили.
Майор Прайс изумленно хмыкнул.
Разглядывая афиши на стенах — «Ошибка отравителя», «Паника в благородном семействе», «Никаких подозрений», — всегда вызывавшие у него сдержанное любопытство, хотя он их очень часто видел, майор прошел и уселся на твидовый диван, заваленный всяческим барахлом.
— Не расскажете ли? — спросил он. — Боюсь, я не имею ни малейшего представления, о чем идет речь.
Тут Дик понял свой промах.
Со светом все действительно так и было. Доктор Фелл это знал, поскольку с особенным значением упомянул об электрическом счетчике в коттедже Поупа.
Однако проблема по-прежнему не решалась.
— Это не объясняет, — признал Дик, — как убийца физически вышел из комнаты, оставив там Сэма Девилью. А комната ведь по-прежнему была полностью заперта изнутри. А Сэм, могу поклясться, умер всего за несколько минут до моего прихода.
Все вернулось в исходное положение. Загадка остается неразгаданной.
Майор Прайс непринужденно вытащил трубку и табакерку. Наклонил стриженую песочную, как у пруссака, голову, с нараставшим интересом во взгляде.
— Кто такой, — спросил он более резким тоном, — Сэм Девилья?
И Дик опомнился:
— Послушайте, майор, вы должны извинить меня! Просто меня кое-что озадачило, и я вслух размышлял. Хотя, собственно, не имею права болтать. Надеюсь, вы понимаете почему…
— Дорогой дружище! Это совершенно меня не касается! Разве что…
— Что?
— Разве что задевает кого-нибудь из моих клиентов, конечно. — Майор Прайс принялся большим пальцем уминать табак в трубке. — Кажется, деревенское мнение разделилось между убийством и самоубийством. Я… м-м-м… судить не могу.
— Я просто вслух рассуждал, — уверял его Дик. — Только боюсь, что мои рассуждения ничего к делу не добавляют. Скорее только запутывают! Единственное умное предположение до сих пор высказал один Билл Эрншо.
Сгорбленная спина майора Прайса окостенела.
— Эрншо, — повторил он, — высказал умное предположение?
— Да! И я удивлен, что доктор Фелл не обратил на него внимания. Эрншо сказал…
— Дорогой дружище, — сдавленным голосом перебил майор, — пожалуй, мне фактически даже слушать не хочется. Меня лишь изумляет, что Эрншо высказал предположение, которое вы называете умным.
— Послушайте, майор! Вы с Биллом по-прежнему на ножах?
Песочные брови вздернулись.
— На ножах? Не понимаю. Просто, в конце концов, очень жаль, что субъект, так кичившийся своим чувством юмора, любую безобидную шутку принимает едва ли не за оскорбление.
— Вы имеете в виду шутку, которую с ним вчера в тире сыграли? Кстати, в чем она заключалась?
— Не имеет значения! Вообще никакого значения не имеет! — Трубка, к удовлетворению майора, набилась, но его дружелюбное чело пересекла суровая складка. Он сидел на диване все в той же скованной позе. — Я пришел поговорить не об этом. Я пришел, если вы извините…
— К сожалению, майор, это вам придется меня извинить. Я должен с Лесли обедать и даже еще не одет.
— Вот именно, — подхватил майор, вновь занявшись трубкой. Потом поднял глаза. — Знаете, который теперь час?
Дик взглянул на бесполезные наручные часы.
— На моих без двадцати девять, — сообщил майор Прайс. — А по-моему, девочка вас звала на коктейль в половине восьмого. Ну-ка, постойте минутку! — приказал майор Прайс, когда Дик бросился вверх по лестнице. — Теперь самое время поторопиться. Самое время! Только вопрос в том, дорогой мой дружище, найдете ли вы ее дома, когда явитесь.
Дик замер на месте:
— Что это значит?
Покачивая головой, майор Прайс продолжал уделять трубке самое пристальное внимание.
— Я, — начал он, — говорю как старик, который вам обоим годится в отцы. И как друг. И без всяких обид. Хотя, знаете, пропади все пропадом! Мне чертовски хотелось бы, чтоб вы делали либо одно, либо другое. Правда ли, что миссис Рэкли нынче днем не к добру застала вас с Синтией Дрю, черт возьми, в спальне Лесли?
Это в данный момент прозвучало так неожиданно, что Дик опешил.
— Уверяю вас, — сказал он, — абсолютно ничего…
— Нет, конечно, дорогой дружище! Вполне понимаю! Однако в то же время…
— Миссис Рэкли рассказала все Лесли?
— Да. Тем более что вы не явились ни в половине восьмого, ни в восемь, ни даже в половине девятого. И еще одно. — Майор Прайс сунул в рот трубку. — Синтия все это время была там, — кивнул он на другой коттедж, — вместе с вами?
— Синтия уехала с Биллом Эрншо час назад.
— Вы бы хоть позвонили, дорогой дружище!
— Слушайте, майор Прайс. В деле возникло несколько очень серьезных деталей, которые грозят перевернуть его с ног на голову. Больше я ничего не могу вам сказать, кроме того, что Хэдли может в любую минуту послать за Лесли, — тут Дик увидел, как напряглась плотная фигура майора Прайса, — чтобы задать ей несколько вопросов.
— В самом деле? Вы мне этого не говорили!
— Я сам только что освободился, потому что Хэдли с доктором Феллом затеяли спор, и…
— О чем спор?
— Во-первых, о дистилляции синильной кислоты. О том, легко ли ее получить из неядовитых ингредиентов, которые можно купить в каждой аптеке. И прочее. Надеюсь, в любом случае с Лесли я легко объяснюсь.
Майор Прайс крутанул колесико зажигалки и раскурил наконец трубку.
— Дорогой мой дружище, — сказал он, — могу сообщить вам одно: девушка очень расстроена, почти в истерике. Она, должно быть, сегодня многое пережила, хоть и не пожелала, — лоб его нахмурился, — довериться даже своему юрисконсульту. Если хотите оказать ей добрую услугу, бегите кратчайшей дорогой.
— В таком виде?
Майор хранил невозмутимость.
— Да. В таком виде. В дипломатическом смысле по телефону звонить поздновато.
И Дик побежал.
Вновь свернув на дорогу и направляясь на запад, к деревне, он смутно расслышал у себя за спиной бормочущие голоса. Это были все еще спорившие голоса доктора Фелла и суперинтендента Хэдли.
Если они тоже направляются к Лесли, чтоб дальше расспрашивать девушку, которая, по словам майора Прайса, и без того уже очень расстроена, почти в истерике, то Дик должен прийти к ней первым. А что потом?
Неизвестно. Несомненно, найдется какое-нибудь безобидное объяснение клятвенному утверждению Берта Миллера, будто он видел Лесли у коттеджа посреди ночи. Дик выкинул это из головы, велел себе не думать, потому что боялся второй раз за день претерпевать те же самые муки в поисках правдоподобного истолкования. Но тем не менее шаг ускорил.
Через три-четыре минуты он добрался до Хай-стрит; дом Лесли уже совсем рядом.
Розовая полоска заката тянулась за крышами; то тут, то там поблескивала черепица, вырисовывались силуэты каминных труб. Но на абсолютно пустынной Хай-стрит темнота сгущалась. Те обитатели Шести Ясеней, которые не сидели в «Грифоне и ясене», были дома, готовясь включить девятичасовые новости.
Дик повернул направо с Галлоус-Лейн, перешел через дорогу, большими шагами направился по мощеной кирпичной дорожке, служившей Хай-стрит тротуаром.
Вот и дом Лесли, за каштанами, среди широких травянистых лужаек. Кроме верхней спальни, свет нигде больше не пробивался из-за плотных задернутых гардин; над парадной дверью горел крошечный фонарик. Дик остановился у калитки, посмотрел налево-направо.
Единственным жилым домом поблизости (если его вообще можно назвать жилым домом) была почтовая контора. Взглянув направо, Дик увидел ее во всем убожестве, потрепанную непогодой.