— Какой чудесный день, — вздохнула она.
— Делаю, что могу, — скромно отозвался Грег.
Она состроила ему гримасу, взяла в руки меню и тут же положила его обратно на стол. Почти все посетители отмечали сегодня День матери. За каждым столиком на самом почетном месте непременно восседала мамаша, окруженная детьми и домочадцами. К столику Ньюхоллов подошла рыжеволосая официантка, но Грег красноречиво показал ей на пустующее место.
— Я подойду попозже, — сказала она.
— Надо было мне купить для тебя цветы, — сказал Грег, проследив за взглядом Карен.
— Не говори глупостей, — отмахнулась она и вновь углубилась в изучение меню.
— Правда, кое-что я все-таки приготовил, — объявил он, доставая из кармана маленький сверток в яркой бумаге.
— Ах, Грег!
— Открой-ка.
— Может быть, подождем Дженни? — неуверенно предложила Карен.
— Ничего. Покажем ей, когда она появится. Давай, разворачивай.
Карен не могла сдержать улыбку. Грег всегда сгорал от нетерпения, когда собирался вручить ей какой-нибудь подарок. В такие моменты он был похож на ребенка, который никак не может дождаться обещанного сюрприза.
— Когда мне на глаза попалась эта штука, я сразу понял, что именно она тебе и нужна.
Карен развернула бумагу, открыла коробочку и увидела старинный серебряный медальон, украшенный узором из листьев и виноградных лоз, мерцавший на черном бархате.
— Ах, милый, какая красота!
— Ты открой, — потребовал Грег.
Карен нажала на крошечную кнопочку, и медальон раскрылся. Внутри оказались две аккуратно вырезанные фотографии — по одной в каждой половинке. Слева Грег и Карен, справа — Дженни.
— Видишь, больше ни для кого места здесь нет. Сердце переполнено.
Карен почувствовала, что сейчас не выдержит и расплачется. Она поняла, что́ он хотел этим подарком сказать: они и так счастливы, им троим никто больше не нужен. В последнее время Грег часто говорил ей об этом.
— Это правда, любимый, — прошептала она. — Мы очень счастливы. Я сегодня об этом уже думала. О том, какая я счастливая. Спасибо.
Карен улыбнулась, хоть глаза у нее и были на мокром месте, но Грег, кажется, остался доволен. В глубине души Карен знала, что в материнском сердце всегда найдется место еще для одного ребенка.
— Итак, — откашлялся Грег, удовлетворенный произведенным эффектом, — что будем заказывать?
— Я еще не решила. — Карен оглянулась на дверь. — А ты?
— Вот думаю, не заказать ли отбивную из ягненка. — Грег взглянул на часы и произнес вслух невысказанный ею вопрос: — Где же девочка? Уже четверть второго.
— Ох уж эти подростки, — вздохнула Карен, едва удержавшись, чтобы снова не посмотреть на дверь. — Вечно никуда не успевают.
— Мы же с ней договорились: ровно в час, — раздраженно сказал Грег.
Вернулась официантка.
— Хотите что-нибудь выпить?
Грег взглянул на Карен, та отрицательно покачала головой.
— Через несколько минут, — успокоил он официантку.
— Ты уверен, что это всего в двух кварталах отсюда? — спросила Карен.
— Дорогая, я сам ее отвез туда вчера.
Карен на всякий случай позвонила вчера миссис Джилберт и спросила, не обременит ли ее, если Дженни переночует у них. Дочь, которая в последнее время всячески отстаивала свою взрослость и независимость, ужасно разозлилась на мать за этот звонок.
— Терпеть не могу, когда ты меня перепроверяешь! — возмущалась она.
— Я уверена, что мать Пегги поступила бы точно так же, — спокойно ответила Карен, хотя ей показалось, что миссис Джилберт была удивлена ее звонком.
— Ты обращаешься со мной так, словно я первоклашка какая-нибудь, — пожаловалась Дженни.
Карен вспомнила эту стычку и вздохнула. В последнее время все разговоры с дочерью заканчивались конфликтом. Какое бы решение Карен ни принимала, какое бы предложение ни делала, Дженни воспринимала все в штыки, говорила, что это «занудство», «скукотища» или «ограничение ее свободы».
— Ты что нахмурилась? — спросил Грег.
— Сам знаешь, какие у нас с Дженни в последнее время отношения.
— Ничего, это пройдет.
— Ты всегда так говоришь.
— В данном случае я оперирую общеизвестным фактом. Трудный возраст, переходный возраст, он же кошмарный возраст.
Карен засмеялась, но тут же нахмурилась вновь.
— Не знаю, может быть, она решила вообще не приходить, — с деланным спокойствием сказала она. — Может быть, Дженни на меня обиделась?
— Обиделась? За что? — Грег отмахнулся от этого предположения. — Она не может так поступить.
Он снова сердито взглянул на часы. Была почти половина второго.
— Может быть, все-таки сделаем заказ?
Карен помотала головой:
— Ты не думаешь, что с ней могло что-нибудь случиться?
— Нет! — слишком поспешно отрезал он.
Это и в самом деле невозможно, подумала Карен. Среди бела дня, при ярком солнце. Да и идти всего два квартала. Но логические доводы померкли, когда она вспомнила об Эмбер. Прошло семь месяцев с тех пор, как в местном заповеднике нашли скелет девочки. Полицейский художник реконструировал лицо, эксперты дали описание одежды, которая была на убитой, следствие тщательно просмотрело всю картотеку пропавших без вести, но идентифицировать останки так и не удалось. В большом городе через недельку-другую неопознанный труп забылся бы, стал бы достоянием статистики, но Бейланд был городом маленьким и спокойным. Местная газетчица Филлис Ходжес в своей статье окрестила убитую девушку именем Эмбер [3]— она считала, что оно как нельзя лучше сочетается с осенью, с цветом опавших листьев, с увяданием природы. С тех пор все так и стали называть неизвестную. Когда стало ясно, что останки никем не будут востребованы, в городе устроили сбор средств и организовали на местном кладбище достойные похороны. Выяснить что-либо о погибшей так и не удалось, но бейландцы не забыли эту историю. В этом городе большинство людей были знакомы между собой, смириться с мыслью, что девушку-подростка кто-то убил и бросил в болото, было нелегко. Вполне вероятно, что преступник по-прежнему жил в городе, а это означало, что подрастающим дочерям бейландцев угрожает опасность.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — насупился Грег. — Не сходи с ума. Я же говорю тебе, Джилберты живут всего в двух кварталах отсюда. Если высунуться из окна, запросто можно увидеть их дом.
— Извини, — виновато откликнулась Карен.
— Не нужно кликать беду.
— Ничего не могу с собой поделать. Может быть, позвоним им?
Грег встал и оттолкнул стул.
— Мне надоело ее ждать. Пожалуй, и в самом деле позвоню, а то ты несчастную салфетку совсем уже истеребила.
Карен нервно улыбнулась:
— Позвони-позвони. Пусть на этот раз она на тебя дуется, а не на меня.
Грег позвенел мелочью в кармане:
— Сейчас вернусь.
Карен смотрела в окно, крепко вцепившись пальцами в салфетку. Мимо столика вновь прошла официантка, и Карен извиняющимся жестом развела руками. Она думала, что официантка злится — ведь они попусту занимают место в самое оживленное время работы ресторана, но рыжеволосая женщина посмотрела на нее с искренним сочувствием, и от этого на душе у Карен стало совсем скверно. Она отвернулась к окну. Прелесть весеннего дня теперь пугала ее, казалась зловещей. Какими бы напряженными ни были их отношения с дочерью, Дженни никогда не позволяла себе подобных фокусов. Она всегда была ласковым, добрым ребенком, и Карен знала, что, несмотря на подростковую ершистость, в глубине души девочка осталась прежней. Правда, в прежние времена дочка смотрела на мать с обожанием, а теперь только фыркала и обижалась. Школьный психолог сказал, что это называется «кризис самоидентичности», свойственный всем подросткам, а в особенности тем из них, кто живет с приемными родителями. Таких детей мучают сомнения и вопросы, касающиеся их происхождения. После консультации с психологом Карен попыталась завести разговор на эту тему с Дженни, спросила, действительно ли ее мучают подобные вопросы. «Ты хочешь спросить, задевает ли меня, что моя собственная мать отдала меня на воспитание совершенно чужим людям? — осведомилась Дженни этим своим едким тоном, от которого у Карен внутри все сжималось. — Нет. Я просто в восторге от этого». Карен стала утешать дочку, говорить ей, что они, родители, любят ее больше всего на свете, любят так, как не могли бы любить и собственного ребенка. Дженни небрежно ответила, что все это уже слышала прежде. Карен покачала головой, вспомнив ожесточение, отразившееся на бледном веснушчатом личике дочери. В голубых глазах, в резком жесте, которым девочка отбросила со лба темные волосы, читалась глубоко запрятанная обида. Достучаться до Дженни в последнее время стало совершенно невозможно. «Ничего не поделаешь, трудный возраст, — в который раз напомнила себе Карен. — Ей сейчас еще тяжелее, чем мне». Но в глубине души Карен очень хотела бы, чтобы Дженни снова стала ласковым и доверчивым ребенком. Как раньше.