— Мне никто не навязывал мнений, — бессильно запротестовал Мастер.
— На смертном одре не надо лгать, господин Барвин! Господь все слышит.
— Кто мог мне что-то диктовать? О чем вы говорите?
— Сначала новые Розенкрейцеры, потом мастера Мальтийского ордена…
— Забавы тоскующей интеллигенции…
— Этим забавляй журналистов, — ухмыльнулся Палеологов. — Неужели ты считаешь, что никто не догадывается об истинном предназначении ЦИДИКа? Другое дело, говорить не принято… Но вернемся к нашим баранам. Как ученый ты же понимал: бесконечно сдерживать процесс познания собственной истории невозможно, даже если этого пожелает сам Великий Архитектор. Все равно время от времени будут появляться люди, сомневающиеся в твоих концепциях. А главное — вновь открытые или хорошо забытые исторические источники, археологические памятники и прочие материальные свидетельства. Например, этот чудак с диссертацией взял и раскопал на Соляной Тропе полторы сотни не известных науке великокняжеских и царских жалованных грамот, да еще почти прямо указал, куда ушла библиотека Ивана Грозного.
Академик лежал неподвижно, с открытыми глазами, лишь пальцы подрагивали, вяло сцепленные на груди. Палеологов несколько сбавил напор, склонился к его лицу.
— Мне известно: ты кодируешь диссертации, снимаешь фамилии, дабы избежать всякой предвзятости рецензентов. Эта была под номером 2219. Ты рецензировал ее сам и знаешь имя диссертанта.
— Кодировал не я… Это работа секретаря. И я не знаю…
— Ну хватит выкручиваться. Мастер! Вся эта кодировка — на посторонних дураков. В любой момент ты мог узнать фамилию! Назови этого человека!
— Я не помню, — искренне признался умирающий. — Вероятно, было давно и вылетело из головы…
— Напряги память, академик! Ты должен был запомнить его на всю жизнь! У тебя тогда случился первый инсульт! Он же тебя чуть на тот свет не отправил своими трудами!
— Поймите…
Дверь резко распахнулась, ворвались сразу трое — врач, Лидия Игнатьевна и аспирантка Лена, и все сразу бросились к Палеологову, однако тот не оказал сопротивления, поднял руки и пошел к выходу.
— Надо подумать, Мастер! И вспомнить. Время будет, — уже из-за порога проговорил он и захлопнул дверь.
Привставший на локтях академик подрублено обвалился на подушку и мгновенно покрылся испариной.
— Прогоните… — глухо проскрипел он и тотчас же выгнулся, будто сгоревшая лучина…
…Выплыв из глубин ада, он на сей раз не обнаружил гипсовой маски на лице, но был привязан простынями, распят на кровати. Сбоку, на журнальном столике, горели две свечи по сторонам большой иконы, и перед ней — раскрытый старенький требник.
Лидия Игнатьевна, неумело распевая слова, читала отходную. Она замолчала, когда академик шевельнулся и открыл глаза, обернулась с боязливым ожиданием.
— Я жив… — опередил он. — Человек этот, судья… ушел?
Вдохновленная сиделка встала на колени перед кроватью, распутала узлы и высвободила руки.
— Он ушел… Выслушайте меня, пожалуйста. Я все поняла. Вы давно не исповедовались и не причащались. Поэтому и муки… Вам нужен священник!
— Слишком стар… — натужно заскрипел он. — Ненавижу лицемерие… Если нет веры… Стоять со свечой…
— Это не имеет значения! Господь видит нас, и никогда не поздно поднять на него глаза! Тем более на смертном ложе!.. Батюшка здесь, ждет! Я позову!..
— Все ложь… Никто нас не видит с небес… Там — холод.
— Но как же иначе вы освободитесь от грехов?! — взмолилась Лидия Игнатьевна.
— От грехов?.. А я — грешен? Вы верите, что на моей совести есть дурные поступки?
Она смутилась, чуть отпрянула от постели.
— Не знаю… Священник заходил сюда, когда вас корежило. Сказал, не все так, как нам кажется… И молится сейчас, чтоб взять на себя…
— Отошлите его, не нужно. — Академик привстал. — Я не верю… А этот человек… Палеологов… Он ведь знает… Исследователь. Почему он ушел?
— Вы попросили, — насторожилась сиделка. — Мы выдворили его…
— Верните… Отыщите его и верните.