Немного поразмышляв, я решил подкинуть несколько штук в центр - на всякий случай, для собственной безопасности. Для собственной безопасности я также очень кстати дал показания в пользу режиссера центра мсье Бессонна: сообщил, что тоже находился в туалете и слышал, как парень пускал воду из крана. Подтвердив его алиби, я обеспечил алиби и для себя - да, весь вечер меня не было в холле, потому как я не вылезал из туалета...
В тот же самый вечер, когда я уже собирался ложиться спать, вдруг раздался неожиданный звонок домофона - ко мне пришла моя Роза! Как она узнала мой адрес, как решилась сама прийти в мой дом, на ночь глядя? Признаться, в тот момент все это мало меня интересовало, я был почти счастлив: в трудную минуту моя любимая пришла поддержать меня!
Увы, как только непривычно бледная и чуть дрожавшая Роза опустилась в кресло напротив меня, все мои надежды оказались раздавлены. Не дав мне возможности обнять ее, не сказав ни единого доброго слова, нервно, едва ли не истерично, любимая обвинила меня в тройном убийстве. Обвинила так, словно была судьей! Нахмурившись, она говорила о том, что все-таки пришла в день премьеры в центр, но нигде меня не нашла в радостной толпе, а потому на следующий день, услышав про страшное убийство, сразу поняла, кто его совершил, и это осознание в одно мгновенье почти убило ее, сделав невольным соучастником преступления
- Винсент, - сказала она под конец, почти молитвенно сложив руки у груди, взглянув мне в глаза. - В преступлении подозреваются абсолютно невиновные люди. Ты должен сейчас же, немедленно отправиться в полицию и признаться в убийстве. Понимаешь? Ты должен! Это твой долг...
До сих пор не могу понять, что тогда со мной произошло. Мой мир в одно мгновенье рухнул. Я молча встал и прошел на кухню, где был припрятан вымытый скальпель, который я намеревался незаметно вернуть в клинику. Я взял его, молча вернулся в комнату, опустился на колени перед Розой и, крепко ее обняв, аккуратно ввел лезвие прямо под сердце. Ее смерть была мгновенной, она не успела почувствовать ни испуга, ни боли... А я, не давая себе времени на глупые эмоции, поспешил застегнуть ее пальто, надеть берет, после чего на руках вынес любимую из дома, усадив в мою машину. Пару минут я сидел за рулем, размышляя, куда лучше отвезти тело; в конце концов я направился к офису нашего спонсора - косметической фирмы "Сады Семирамиды". Просто потому, что черный вход в это здание выходит на пустынный парк, где я не рисковал кого-нибудь встретить.
Признаюсь: вернувшись домой, я рыдал, как дитя малое, едва ли не всю ночь. Проспав пару часов, встал затемно - зажег свечи, включил мантры и принялся медитировать. Я страстно желал восстановить свой божественный баланс, и поначалу мне это вроде бы удалось - во всяком случае, на работу в тот день я вышел практически в нормальном состоянии. Очевидно, сыграл инстинкт самосохранения, ведь мне так не хотелось терять самое ценное в жизни после великого равновесия - свободу. Я отчаянно защищался. Я пытался сохранить свое равновесие. Я убеждал себя, что сделал как минимум одно доброе дело - избавил мир от Нико.
Но в том-то и дело, что, единожды став убийцей, я навеки потерял светлую гармонию своей жизни: первое убийство потянуло за собой второе, второе - третье, а следом я убил и свою собственную любовь... Такое ощущение, что после убийства негодяя Нико я вдруг попал в некий вакуум - мне постоянно словно бы не хватало воздуха, я постоянно задыхался и еле сдерживал себя, чтобы не разодрать рубаху на груди... И вот вдруг я понял, что мой лимит исчерпан - следуя наказу Розы, я должен сделать признание. А поскольку я не желаю терять свободу, сделав признание, я распрощаюсь и с моей жизнью. Отправив это письмо в газеты и в полицию, я вернусь домой, негромко включу мантру любви, сяду в любимое кресло и выпью сверхдозу снотворного.
Итак, часы показывают 23.15. Сейчас я распечатаю копии этого письма и в последний раз прокачусь в моем автомобиле по Парижу, лично доставив свое признание по всем адресам.
Еще раз прошу не судить меня. Поверьте, я сам сто раз раскаялся во всех своих грехах. Я словно тот самый канатоходец, что, внезапно потеряв равновесие, разбился насмерть. Прошу меня понять и простить.
Винсент Молю, Париж"
Вместо послесловия
Я осторожно сложил газету и положил на стол. Да, история Винсента Молю - потрясение для каждого, кто ее прочитает. Мне было отчаянно жаль этого человека, хотелось вновь увидеть его, схватить за руку и попытаться убедить не повторять еще раз грех убийства, убивая самого себя. Увы, все это априори было бесполезно - разбившийся насмерть был мертв.
Как сообщала газета в комментариях сразу после исповеди, полиция, в чьи руки письмо попало еще до полуночи, немедленно приняла меры и к часу ночи, взломав дверь в апартаменты Винсента Молю, обнаружила его уже мертвым - как он и обещал, в кресле, под бесконечно повторяющуюся мантру любви...
Газета лежала передо мной на столике кафе, вокруг шумел и гудел аэропорт. Шел третий час по полудню, и, не смотря на то, что после легкого завтрака я ничего не ел, после исповеди Винсента Молю аппетит у меня и вовсе пропал. Я подумал, что эта история - всем наука: никогда не стоит брать на себя божью миссию забирать чужие жизни и лишать себя своей собственной. Как сказал Андрей Бессонов, это сродни воровству: не ты дал, не тебе и забирать.
Тут все пространство аэропорта вдруг заполнила славная мелодия классической рождественской песни "Jingle bells", в очередной раз направив мои мысли на праздник и связанные с ним светлые надежды. И вот в тот самый момент, когда я в очередной раз принялся размышлять, где и с кем мне следует отмечать католическое Рождество, вдруг громко и жизнерадостно затрещал в кармане куртки мой телефон. Я взглянул на экран, восторженно отметив почти невероятный факт: мне звонила лучшая девушка на свете - моя Соня Дижон.
Непринужденно опустив привычное приветствие, она с первых слов решительно сообщила о цели своего звонка.
- Мой дорогой Ален, сейчас я тебя неслыханно удивлю. Ты не поверишь своим ушам, но я звоню для того, чтобы извиниться перед тобой. Полагаю, ты сам можешь догадаться за что?
Я неуверенно замычал.
Коню понятно, что в ночь убийства волхвов любой на моем месте мог позабыть перезвонить подруге; я также при всем желании не мог все бросить и примчаться к ней в Женеву, оставив Париж и все предпраздничные мероприятия в салонах "Садов", так что она была абсолютно не права, позвонив мне несколько дней назад и без лишних предисловий высказав дерзкое заявление, что я якобы никогда ее не любил и палец о палец не удосужился ударить, чтобы сделать что-нибудь приятное.
Но с другой стороны, стоит ли лишний раз вспоминать всю эту глупость несусветную, ведь между нами бывали ссоры и покруче. Гораздо важнее узнать, что же сподвигнуло Соню признать свой грех?
Между тем мое мычание подруга приняла за одобрение.
- Каюсь, каюсь - виновата! Историю про некого возлюбленного, с которым встречаю Рождество, я просто-напросто придумала, прости и помилуй!.. А теперь прошу отблагодарить меня за это! Мой дорогой Ален, ты не мог бы прилететь в Женеву сейчас и немедленно, чтобы вместе со мной встретить Рождество и все остальные зимние праздники? Мне тебя так не хватает...
Полагаю, никому не нужно подробно описывать все мои эмоции в момент звучания последней фразы Сони Дижон, а также мои последующие действия? Скажу лишь в двух словах: к вечеру я уже был в Женеве, и это Рождество было лучшим за всю мою молодую жизнь.
1