Кавалерша и герой слушали внимательно и с уважением. Их искренне интересовало то, о чем говорил Кавалер. Хотя одновременно они следили и за ходом мысли рассказчика и друг за другом. Комната с зеркалами страшно соблазняет. Даже больше, чем комната, сплошь обклеенная разбитыми зеркалами, словно многогранный глаз мухи, в которой они видят себя многократно умноженными и обезображенными — но такое уродство вызывает один лишь смех.
А когда Кавалер направился осматривать другие помещения, а потом вышел в парк и они почувствовали, что остались одни (словно дети в комнате смеха, когда оттуда уходит строгий отец), располневшая леди и маленький однорукий мужчина сначала молча замерли, стараясь глядеть только в зеркала. Но вот на них нахлынула волна счастья, которое, казалось, не знает границ, бьющее через край блаженство, и они, измученные неутолимым желанием и избытком чувств, повернулись друг к другу и слились в исступленном поцелуе, а их объятия разбились на множество кусочков и многократно отразились в зеркалах на высоком потолке.
В обстановке, потребовавшей уединения, отказа от обыденной сентиментальности, где любовь признает только конкретные объекты, двое давно любящих людей дали простор своим естественным и сильнейшим чувствам, от которых возврата назад уже не бывает.
Что касается Кавалера, то его ждали другие откровения. Он отсутствовал почти час, время вполне достаточное, чтобы супруга с героем досыта насладились выпущенными на волю чувствами и, ощутив неловкость от их силы, пошли на поиски Кавалера и нашли того в парке. Он сидел на мраморной скамье, повернувшись спиной к багрово-красным розам и малиновым вьюнам, густо облепившим невысокую стенку, окруженную несколькими монстрами. Кавалер поведал о странном приглушенном звуке, исходящем изнутри весьма интересной фигуры, которую он увидел по пути в парк: Атласа[63], согнувшегося под тяжестью пустой винной бочки, стоящей на его мускулистой спине. Влюбленных, естественно, волновал вопрос: не означает ли хмурый вид Кавалера, что он догадался о произошедшем между ними, но Кавалер все это время даже и не вспомнил о них.
Когда он спускался по огромной лестнице с двумя маршами, направляясь в парк позади виллы, то еще думал о жене и адмирале, но, увидев затем весьма нечто любопытное, сразу же забыл обо всем на свете, не то что о них двоих.
Это была маленькая часовня. Едва он ступил внутрь, где было довольно темно, как услышал высоко вверху какое-то шевеление и тут же замер, остановившись. Что это? Может, летучая мышь? Брр — он терпеть не мог этих омерзительных тварей. Тут до него дошло, что это нечто гораздо крупнее мыши, к тому же не порхает, а просто раскачивается. Под позолоченным потолком висело что-то непонятное и шевелилось от дуновения свежего потока воздуха, проникшего сюда, когда он открыл дверь. Теперь Кавалер смог разглядеть, что это такое. Это было чучело человека, стоящего в молитве на коленях, хотя стоять-то было особенно не на чем. Когда глаза у Кавалера совсем привыкли к темноте, он рассмотрел, что чучело свободно раскачивается на длинной цепи, прикрепленной к короне на его голове. Другой конец цепи висел на крюке, ввинченном в пупок Иисуса Христа, распятого на приделанном к потолку кресте. И распятый Христос, и раскачивающаяся молящаяся фигура были раскрашены в немыслимо пестрые цвета.
Такое богохульство ничуть не задело нашего стойкого атеиста. Тем не менее беспокойство возникло, но совсем по другому поводу: ему вдруг стало жутко при виде раскачивающегося подвешенного человека и выражения беспокойного страха на его лице. Скопление гротесковых фигур и предметов вовсе не означало, что князь был сумасшедшим. Скорее всего, он чего-то боялся.
«И все же он был смелее меня», — подумал Кавалер, выбираясь из часовни, чтобы разыскать жену и их общего друга. Ему стало ясно, что князь находился в последней стадии состояния коллекционирования, когда на смену стремлению к накопительству приходит неуправляемое желание подшучивать. У князя были все основания бояться, и поэтому он пытался насмехаться над своими страхами. Принижая и высмеивая коллекционные предметы, князь тем самым принижал самого себя, плыл по воле волн, безвольно снижаясь на дно собственных чувств, а раз уж опустился довольно глубоко, то, само собой разумеется, приплыл в конце концов прямехонько в ад.
63
Атлант (греч. Atlas (Atlantos) — в древнегреческой мифологии титан, держащий на своих плечах небесный свод в наказание за участие в борьбе против олимпийских богов.