Были и посложнее. Девочка с дедушкой или мальчик с тетенькой. Эти шли подороже, к верхней границе. От восьми до десяти тысяч долларов.
Еще сложнее — взрослый мужчина с мальчиком. Тут цены начинались минимум от десятки. Десять тысяч долларов США. Это видео снималось крайне осторожно — стоило только организатору съемок попасть в камеру — можно было вешаться. Опускали в первую же ночь всей хатой — блатные таких не любили. Да и в позапрошлом году история была — отец узнал, что его десятилетний сын участвовал в съемках и нагрянул на съемочную площадку с ружьем. Два трупа, замять удалось с трудом, мусорам лаванули тридцать тонн. Баксов. Проплатили судью — папашку посадили на двадцать лет — убийство с отягчающими. Пусть посидит, подумает над своим поведением…
И самое сложное, чем местные не занимались — сцены изнасилования с последующим убийством. Цена на такие вот «шедевры» начиналась от пятидесяти тонн бакинских — это самый, самый минимум. Делали очень осторожно — квартиру снимали только на один раз, детей похищали в других городах. Такие вот съемочные группы переезжали из города в город, нигде не оставались дольше недели. Каждый занимался своим делом — «мясо» (а именно так называли детей для съемок) похищали в одних городах, снимали в других. Часто привлекали к съемкам наркоманов — ему все по барабану, за дозняк он и грудного ребенка изнасилует и убьет. Иногда попадались спецзаказы — например, мальчика или девочку насилует бомж. Подбирали бомжа, потом делали и его. Тела тщательно прятали — расчленяли, вывозили за город, закапывали в подвалах. В общем — люди зарабатывали. Кто как мог и кто сколько мог. Кто-то торговал нефтью, а кому не повезло — детьми. За год, если клювом не щелкать, можно было накосить на неслабую квартиру в Москве…
Сейчас Гарик внимательно смотрел на незнакомца, понимая, что все пошло как-то не так. К своим четырнадцати годам, воспитанный с детства улицей, он буквально кожей чувствовал настрой окружающих, в любой момент был готов ударить или дать стрекача. Обычно, когда он подходил и предлагал заплатить, от людей он чувствовал либо страх, либо равнодушие, либо агрессию. Но сейчас, от этого, стоящего во тьме мужика он не чувствовал ничего. Совсем ничего.
Вообще Гарик наглел. Для российской тачки максимальной таксой был тридцатник, но тут он решил рискнуть и запросить как за иномарку — пятьдесят. И теперь об этом жалел. Но отступать было поздно — терять лицо перед мужиком было нельзя.
— Полтинник говорю. Хочешь, чтобы мы машину посторожили — гони полтинник и утром все будет в ажуре.
Мужик сделал шаг вперед, плавно и абсолютно бесшумно. Над головами мертвенно белым светом ярко светил ртутный фонарь, рассеянный, неживой свет упал на лицо незнакомца, оставив черные провалы на месте глаз. Внезапно Гарик поежился — ему показалось, что он разговаривает с оборотнем, упырем.
— А если не хочу?
Голос мужика был ровным и каким-то чрезмерно правильным. Равнодушным. Краем глаза Гарик заметил, что обе руки мужик держит в карманах, а что у него в карманах — черт его знает. Вполне возможно, что и ствол.
— Тогда угнать могут… — сказал Гарик, и голос его предательски чуть дрогнул.
— Это плохо…
Мужик потащил руку из кармана, и Гарик напрягся, готовый сдать стрекача, прыгнуть за машины и бежать, бежать, куда глаза глядят. Он уже проклял тот день и час, когда решил сегодня дежурить. Но мужик всего лишь протянул ему какую-то купюру. В темноте было не видно, какую, но Гарик готов был взять любую, только чтобы уйти отсюда.
— До утра.
— Заметано — кивнул Гарик, и голос его снова предательски дрогнул.
Мужик резко повернулся и плавным, бесшумным шагом двинулся к дому. Ловко прыгнул через незакопанную с весны у самого дома канаву. Пропал, испарился во тьме, словно его вобрала в себя тень, отбрасываемая многоэтажным домом. Гарик тупо смотрел ему вслед.
— Э, ты чо? — резкий хлопок по плечу заставил его подпрыгнуть на месте — у тебя чо, шарики за ролики заехали. Стоишь, как памятник Ленину. Сколь накосил?