Маша
– И в тоже время – не профессия, а искусство! Я бы даже сказала, образ жизни, требующий особого душевного склада. Ведь невозможно записать в договор о приемной семье «любить и честно учить жизни».
Когда дело идет о биологических детях, срабатывает традиция, а в отношении приемных детей еще традиция не сложилась. В сказках мачеха всегда выступает носителем злого начала. Сироток принято жалеть, а не развивать! У нас даже в языке нет правильных слов для того, чтобы описывать отношения в семьях, где есть и родные, и приемные дети. Язык как бы вносит дополнительное уничижительное разграничение. Ужасно звучит «биологические родители» или «мои неродные дети», но и слова «настоящие родители» звучат как-то двусмысленно.
Дима
– Какого родителя считать настоящим? Того, кто родил и бросил, или того, кто взял в свою семью, вырастил, сделал жизнеспособным? А как назвать того, кто взял в семью, но не для того, чтобы подготовить к жизни, а для удовлетворения потребности почувствовать себя добрым и значимым или просто получить опекунские деньги? Это в устах Тараса Бульбы фраза: «Я тебя породил – я тебя и убью» – была полна сакрального смысла. В наше время, пожалуй, важнее, кто воспитал, кто сформировал полноценный Образ Мира, который позволит растущей личности стать полноценным гражданином, разумно распоряжаться своей судьбой. Я думаю, это и есть основная задача приемной семьи.
ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. АНТОН (продолжение)
Так Антон и не прижился в приемной семье. Жил и не развивался. И физически не рос, и радости не было в его глазах. Это все, конечно, не критерии для социального инспектора. Счастье – понятие тонкое и не материальное, поэтому нашими административными инстанциями, как правило, во внимании не принимается и в отчеты не входит.
Но мы считаем себя вправе работать именно с такими невещественными материями, как счастье, радость, осмысленность жизни. Поэтому все происходящее долго обсуждалось на педсовете. Решили рискнуть: отправили Антона «погостить» на две недели в детский дом. Думали, вернувшись к воспоминаниям, сравнит и поймет, как ему повезло, осознает все, что для него сделали его новые родители.
Все объяснили мальчику, мол, на две недели зимних каникул, чтобы была возможность вспомнить и сравнить. Антон в детском доме быстро адаптировался. Я за ним приехал через десять дней и застал живописную картину: сидит, как акын, в кругу старшеклассников и травит им байки про то, какие уникальные люди живут в Китеже и как его там все уважают. Одним словом, несмотря на «малый рост», прижился в жестких условиях и социализировался. Ему в детском доме было проще и привычнее.
Но в Китеж он хотел вернуться. Хотя и не признавал этого. Сначала просто равнодушно сказал: «Хотите, оставляйте здесь». А потом все-таки снизошел до пояснений: «Я не хочу возвращаться, потому что я не люблю своих приемных родителей». Он согласился вернулся только после того, как ему был обещан перевод в другую семью. Так мы с удивлением осознали, что для успешной работы с детьми недостаточно просто найти добрых взрослых, готовых принять к себе сирот. Необходима психологическая совместимость!
Мы не могли принуждать мальчика жить в семье, которую он не любил. К счастью, в нашем Терапевтическом сообществе есть возможность перевести ребенка в другую семью, не усугубляя конфликт. При таком переходе он сохраняет все уже налаженные связи и в детском, и во взрослом коллективе. Честно говоря, свободных семей не было и, скрепя сердце, Педсовет передал его тридцатипятилетнему Геннадию, который в это время развелся и (вот это подвиг!) продолжал самоотверженно воспитывать троих детей. В обычных условиях передавать детей одинокому занятому мужчине было бы преступлением, и никакой инспектор по охране детства этого бы не допустил. Но в нашем случае функция родителей, как вы уже поняли, несколько иная – дать ощущение дома и защиты, найти время для разговоров по душам. Остальное делает управляемый социум.
– В шестом классе мои первые приемные родители уехали. В семье Геннадия, куда я попал после того, было хорошо. Там картошку жарили, он добрый был. Жаль, один из его сыновей говорил про меня гадости отцу и отец ему верил. Я ни с кем не дружил, так как надо было доказывать, что я самый крутой.
Я несколько раз пытался поговорить с Антоном о его будущем, убедить в необходимости учиться и как-то соответствовать тем требованиям, которые предлагает взрослый мир. И во время одной из наших бесед до меня вдруг дошло, что мальчик просто не видит очевидной связи между своим поведением и реакцией взрослых, не понимает, как школа может повлиять на его будущее. Он не понимал, что будущее можно выстраивать и планировать! И что меня удивило еще больше, он словно был лишен способности мечтать, то есть строить образные модели будущего в своем сознании.
Начали мы с малого. Вот как протекала первая беседа:
– Антон, ты можешь представить, кем ты будешь через пять лет?
– Нет.
– А пытался?
– Нет.
– Давай поиграем. Закрой глаза и представь себе самую лучшую мечту.
– Представил: дом и машина.
– Опиши их.
– Ну... э... в доме много комнат. Машина большая.
– А себя ты там видишь? Какой ты?
– Сильный, большой.
– А как ты стал таким? Молчание.
– Что нужно, чтобы слабый ребенок вырос в уверенного, умного, сильного взрослого?
Молчание.
У даосов в древнем Китае была разработана целая система обучения ребенка рисованию в уме. То есть детей учили создавать образы в собственном сознании, а потом увязывать их в более сложные цепочки зависимостей. Так развивались мыслительные способности.
Вот в таком духе и мы с Антоном учились творить образы в пространстве его сознания. В психологии это называется развитием способности действовать в уме. Надо признать, что Антону такой тренинг давался нелегко. При небольшом напряжении он начинал зевать, рвался на улицу играть в футбол, был даже готов копать грядки на огороде. На первых порах казалось, что у него просто отсутствует способность образного мышления. И я бы не поверил, если бы в тот момент мне сказали, что он будет писать хорошие стихи и лучше всех играть в нашем школьном театре.
Глава 4 ОБРАЗЫ И СЛОВА
Бывают мамы и папы, считающие, что с ребенком надо говорить, как со взрослым.
Это заблуждение. Ребенок-сирота может не иметь в сознании образов, соответствующих вашему представлению о жизни. Он часто вообще не понимает, что вы от него требуете. И сказать не может.
Чаще всего малыш и сам не понимает, что в нем происходит, и уж конечно не собирается открывать свои внутренние тайны взрослому – новому родителю.
Откуда ему знать значение слов в книжке, если никто ему до этого этих книжек не читал? Откуда ему знать, что такое преданность, почему надо уважать старших или любить родственников?
Теперь вам необходимо научить нового члена семьи своему языку. Если он не понимает ваших слов или эмоций, нужно не раздражаться, а заполнять пустующую копилку памяти новыми словами и новыми образами.
Отличная тема для разговора: «Мир, в который ты попал, устроен сложно, но бояться не надо. Я научу тебя понимать все, что в нем происходит. Когда ты поймешь, ты перестанешь бояться. Не бойся спрашивать, я люблю отвечать на вопросы, не бойся открывать новое, пробовать новое».
На первых порах ребенок может притворяться открытым и ласковым, потому что так его приучила прошлая жизнь. Но не попадайтесь на эту удочку. Дождитесь, когда он начнет задавать главные вопросы, среди которых самые важные: «Л ты меня, правда, любишь? А какая мама настоящая?» Впрочем, до этих вопросов еще надо дожить.