— Ребята, да что вы? Так же нельзя!
Но его молча обошли, как обходят столб.
— Остановитесь. Так же нельзя. Нельзя…
— Что нельзя?! — склонился к его лицу Грач. — Что нельзя?!
Перед Васей дрожали покрасневшие белки Мишкиных глаз, но он не отстранил лица, а прошептал:
— Нельзя нам отказываться… Нельзя…
— Салага ты несчастный, — подошел Игорь и стал оттирать плечом Васю.
— А ну катись отсюда, пока я из тебя Квазимоду не сделал! — прикрикнул Стасик.
— Не трогайте его, малахольного, — бросил Грач, — пусть катится на все четыре.
Они вновь не спеша обошли его и пошагали к своему вагончику. Вася стоял оглохший, раздавленный.
— Грач! Игорь! — услышал он свой срывающийся голос. — Погодите…
Но те даже не повернулись. Он окликнул их еще раз и услышал рассерженный голос Грача. Вася смотрел ребятам в спины, так и не решившись идти за ними. Когда те скрылись за вагончиками, он все еще стоял. Потом, втянув голову в плечи, побрел из лагеря.
…Стал приходить в себя только на берегу Ивделя. Шел от валуна к валуну, угадывая, как хороших знакомых, могучие камни. Дорогая река, ей нет дела до людей, звенит и звенит серебром студеной воды, катит мелкую гальку по каменистому дну, и не властно над нею время. Вася даже обрадовался, что попал сюда. «Посижу, — думал он, — подожду, и, как всегда, явятся ребята. Они погорячились. Грач первый поймет, что погорячился, и скажет ребятам: «Айда на Ивдель». И здесь у воды все станет на свои места».
«Мы не зайцы, чтобы бегать со стройки на стройку. Как другим, так и нам», — вспомнил он слова Мишки и почти поверил: ребята придут. Если не придут Игорь и Стасик, то Мишка явится обязательно. Немного остынет, сойдет с него и придет. Не может же он вот так взять и наплевать на все. Грач не такой. Он справедливый. Год дружбы, да еще такой, как у них, тоже не зачеркнешь.
Вася начал искать сравнения, какая же у них была дружба. Он был немного поэтом в душе. Почему была? Она есть. Их дружба закалялась в пекле Каракумов, и ее не заморозит лед Севера. Брр, за такие слюни можно схлопотать от Грача по шее. Ох и не любит же он такого! А он, Вася Плотников, любит. Ему хочется говорить красиво, хочется высоких, звонких слов. Он всегда ищет их, но произносить боится. Ребята сразу поднимут на смех. «Опять нюни распустил, — рявкнет Грач, — ты мужчина, рабочий класс, не суетись». И выйдет, что прав Мишка.
Звенит и звенит голосистый Ивдель. «Такой чистой, как слеза, воды теперь почти не увидишь, — тревожно скачут мысли Васи. — Ее можно встретить только здесь, на далеком Севере, да где-нибудь высоко в горах, куда еще не дотянулась рука цивилизации». Ох как Вася любит эту живую воду! Из-за одной ее можно прожить здесь всю жизнь. Но сегодня даже река не радует.
Чем дольше глядит он на шумный бег голосистого Ивделя, тем глубже закрадывается в него тревога. Спор у Лозневого был неспроста. Он поделил их на разных людей. Вася остался на этом берегу реки, а они на том. Ребята не стали слушать его. Почему случается так, что близкие люди вдруг перестают слушать друг друга, как глухие. Почему?
Второй раз в своей жизни Вася сталкивается с этим. Полтора года назад он сам вот так же не стал слушать Таню. И не потому, что она была не права, а он прав, а так, из дурацкого самолюбия. Свою Таню, с которой целый год дружил и уже целовался, он увидел с Сережкой Потаповым. Что-то закипело в нем тогда, захлестнуло горячей обидой, он повернулся и ушел. Его окликнул сначала Сергей, потом позвал робкий голос Тани, но Вася даже не повернул головы. Он уходил как каменный, не уходил, а уносил себя от предавших его друзей, решив, что с ними покончено навсегда.
Сейчас, когда Вася вспоминал эту сцену ревности и глупой мести Тане, у него горели уши. Какой же он был лопоухий! Вася уезжал на стройку. В доме поднялся переполох, мать закатывала истерики, но Вася стоял на своем. Еду, и все! Теперь Вася должен доказать не Тане и не домашним, а самому себе: в нем есть характер, он может прожить сам. Помог отец, человек, которого Вася больше всех любил на свете и с кем у него до сих пор самые трудные отношения.
— Не убивайся! — кричал отец на мать. — Пусть едет. Пусть. Набьется ему там пыли, куда надо, через край. Тогда он вспомнит родителей. Пусть катит. Через месяц дома будет.
Эти «через месяц» словно подхлестнули Васю. Колыхнулась острая обида. Отец-то должен понять его…
— Нет, не приеду.
— Посмотрим…
— Посмотрим!
И Василий тут же начал собираться. Мать испуганно притихла. Смотрела то на мужа, то на сына, а они, словно взъерошенные петухи, топтались друг перед другом.