— Ну и дремуч же ты, Арсентий, — стонал Суханов. — Да какая же это игра в благородство, когда человеку надо помочь…
Арсентий распалялся и начинал кричать:
— Видали мы таких городских чистюль и умников, да недолго они держались здесь — вылетали пробкой. Тайга, она не шутит. Вылетит и этот. Не ту в нашем крае человек жизненную установку должен иметь. Вы все хотите взять наскоком, сразу, а жить надо без суеты, степенно, день ко дню, грош к грошу — глядишь, ты уже и человек. У меня вон отец ни за каким образованием не гнался, ни перед кем шапки не ломал, а его весь Северный Урал знал. Первый в округе вальщик леса был. Везде его возили — и в Пермь, и в Свердловск, и в Москву на ВДНХ. Свой метод имел. Даже в книжках его работу описали. И достиг он всего сам, без всякого там образования. Потому что жил правильной жизнью, не суетился. Была на плечах голова да руки золотые.
Ободренный тем, что все затихли и внимательно слушают, Арсентий прибавил в голосе металла:
— Отец мой объездил полстраны, в войну побывал за границей и всегда говорил, что самая здоровая и правильная жизнь здесь, в деревне. Вон Грач хоть и пижон порядочный, а понимает, что город губит человека. У его отца-матери в Саратове и харчи слаще, и перины мягче, а он в тайгу забился, на нарах спит, сушеную картошку ест, а домой не едет. Потому что понял…
— Что понял? — прервал его Суханов.
— Свою жизненную установку.
Все выжидающе посмотрели на Грача. Но тот с любопытством смотрел на Арсентия и молчал, точно речь шла не о нем.
— Философствуешь о здоровой сельской жизни, — метнул в Арсентия недобрым взглядом Виктор, — а где же это в тебя столько плесени и гнилья понабилось? В городе, что ли, которого ты не видел?
Но и эти обидные слова не могли вывести из себя Арсентия. Наседая, как медведь, на запальчивого в спорах Виктора, он басил:
— Ты вот говоришь, у меня нет образования. Хорошо. У меня три класса, а четвертым уже был коридор. А ты кончил десять да еще институт. Сейчас в ученые пробиваешься. А кто мы с тобой?
— Крой, Арсентий, интеллигенцию, ломай ее под себя, — хохотал Сашка Шуба.
— На одной ноге мы с тобой, — стараясь побольше вложить в слова ехидства, продолжал Арсентий, — оба, как жуки навозные, ковыряемся в грязи. А завтра пойдем за получкой, так мне еще на тридцатку больше выдадут, хоть ты механик, а я простой бульдозерист.
— Так это же по твоей жадности, — отозвался Плотников.
Арсентий поперхнулся, но тут же, поборов в себе злобу, громко рассмеялся.
Не удавалось Арсентию подавить Суханова и своим знанием тайги. Во-первых, Виктор в свои двадцать девять лет побывал на многих стройках, в том числе и Сибири, и сам неплохо знал тайгу, а во-вторых, если он чего и не знал и Арсентию удавалось вынудить Виктора в этом признаться, тот делал это удивительно легко и просто:
— Спасибо, Арсентий, теперь я буду знать.
В его негласном, но постоянном споре с Виктором за Арсентием оставалась лютая жадность к работе и его медвежья сила. Здесь он не имел себе равных и мог, как он сам говорил, любого заткнуть за пояс. Однако недавний случай в отряде поколебал и в этом авторитет Арсентия.
Как-то заправляли они тракторы. Наливать солярку на земле было неудобно. И тогда Арсентий, ухватившись за край бочки, крикнул Суханову:
— А ну давай махнем ее на козлы!
Это была провокация. Ее нарочно подстроил Арсентий. В бочке более 200 килограммов. И он знал, что в отряде, кроме него, никто не может это осилить.
— Ну что же ты, давай! — все больше отрывая край бочки от земли, кричал Арсентий.
Ребята смолкли и повернулись к Виктору. Дальше все произошло мгновенно. Суханов пружинисто присел к бочке и, ухватив ее за края, стал выпрямляться. Тяжесть рвала вниз руки и ломала спину. Арсентий хитрил. Он держал свой конец выше, так что в неполной бочке солярка схлынула на сторону Виктора. Но тот нашел в себе силы выпрямиться и раньше положить свой конец на козлы. Теперь Арсентий оказался в положении Суханова. Солярка перелилась на его сторону. И без того всегда красное лицо Арсентия налилось кровью. Он как-то неестественно крякнул, рывком бросил бочку на козлы и, пошатываясь, отошел в сторону.
— Ты что же, медведь, — закричал на него Миронов, — надорвать мне механика вздумал?
— Такого лося надорвешь, — дрожащим от напряжения голосом сердито ответил Арсентий. — Его вместо трактора впрягать можно.
— Так у меня же, Арсентий, первый разряд по штанге, — как можно веселее сказал Виктор. Но голос его так же срывался.