— Наверно, — согласился Сыромятников. — Умнеем мы задним числом. И все-таки я вам говорю: устраивайте жизнь свою сейчас. Пока еще силы при вас. Не думайте, что они беспредельны. Тело страдает раньше, чем мозг и чувства. Человек вступает в полосу подлого парадокса — желания остаются, а возможности исчезают. Так что, милые люди, пока вы еще не шагнули в эту стадию диалектического противоречия желаний и возможностей, обустраивайте свою жизнь.
— Живи, Виктор, так, — усмехнувшись, заметил Лозневой, — чтобы в немощном теле осталось меньше желаний.
— Сожжем желания дотла! — шутливо выкрикнул Виктор и ударил своей кружкой о кружки Лозневого и Сыромятникова.
— Как и тысячи лет назад, молодость неумолима, — принял шутливый тон Сыромятников, — Но Миронову я вас не отдам…
18
…В середине зимы отряд строителей Северного газопровода окончательно перебрался с берегов Ивделя на Лозьву. Перебираться на новое место начали еще до того, как газопровод перешагнул Ивдель. Ударили первые осенние морозы, подправились нехитрые таежные дороги — зимники, и Олег Иванович заторопил Миронова переводить тылы отряда на Лозьву. Сначала стали переправлять туда горючее, битум, изоляционные материалы, сварочное оборудование и другой скарб газовиков. Все грузили на громадные тракторные сани, и два бульдозера цугом тащили их через тайгу. Потом потащили компрессоры, дизельную электростанцию, а когда уложили в Ивдель газопровод, то стали собирать в дорогу и трубоукладчики, и экскаваторы. Хлопот было много. Переезд затянулся на месяцы. Половина отряда уже работала на Лозьве, а половина все еще завершала дела здесь.
И вот, отправив последний тракторный поезд кружным путем, начальство решило добираться на Лозьву напрямик, через тайгу, по низменным, заболоченным местам. Здесь можно проехать только на вездеходе-танке, той самой знаменитой «тридцатьчетверке», которая в прошлую войну была лучшей боевой машиной, а сейчас, разоружившись и сняв тяжелую броню, продолжает верно служить геологам, изыскателям и строителям.
Виктор вел вездеход сам, стараясь доставить удовольствие Олегу Ивановичу, которого он не видел больше месяца. То Лозневой уезжал в Ленинград, то Виктор сидел в Ивделе, выбивал последнюю документацию у проектировщиков на новый участок газопровода.
…Вездеход, подминая под себя чащобы кустарника и молодой сосняк, вышел к реке как раз в том месте, где по ее дну должен пройти газопровод. Виктор уже не раз бывал здесь и вывел свою машину именно на этот взгорок.
Первым на землю из вездехода выпрыгнул Вася Плотников и, утопая в глубоком, девственной белизны снегу, побежал к берегу. У него захватило дух — такая красота вокруг. Могучий лес подступил к самому берегу. Он будто стережет уснувшую подо льдом реку.
— Олег Иванович! — ошалело кричит Вася. — Это в вашу честь реку назвали Лозьвой?
Но Лозневой не слышит. Вместе с Мироновым и Виктором они уже спускались, вернее, плыли по глубокому сыпучему снегу к широкой, парившей в морозное небо полынье, где работали водолазы. Подводники Калюжного перебрались на Лозьву первыми и уже давно обживают ее дно, да что-то плохо оно им дается.
Все знали, что Лозьва не Ивдель, здесь хлопот будет побольше, и все же никто не предполагал, в том числе и проектировщики, что газовики столкнутся здесь с такими трудностями.
Летом Лозьва сплошь забита лесом. Идет молевой сплав. Бревна плывут отдельно, их не связывают в плоты, как на больших реках. Поэтому работы подводникам можно вести на Лозьве только зимой, когда прекращается сплав. Ждали зимы. А когда ребята Калюжного спустились на дно реки, то ахнули.
В том месте, где по проекту намечен переход, дно реки почти сплошь забито затопленным лесом. Водолазы стали обследовать соседние участки — картина та же. У местных старожилов узнали, что молевой сплав в этих местах идет уже больше тридцати лет. В самом ближнем селе, километров за сорок отсюда, разыскали человека, который многие годы работал здесь на сплаве. Привезли его. Он походил по берегу, покурил с водолазами их сигареты и ударился в воспоминания:
— Гибли мы на этой распроклятой Лозьве, не приведи господь. Ведь война была. Лес давай и давай, а ни одежи, ни обувки, да и харч известный — рыба одна. Сколько поймаем — столько и съедим…
— Ты нам, папаша, — прервал старика нетерпеливый Калюжный, — местечко укажи в реке, где нет топляков.
— Так ить где ж их здесь нет? За столько годов; так ее, матушку, забили-засеяли топлым лесом, что ить никакого спасу нет. Мы в войну, да и после войны держали сплав до самого ледостава. Уже шуга, лед идет, а все сплавляем, по крыгам, как галки, с баграми прыгаем. Топло столько людей, не приведи господь. Особенно баб да мальчишек. Мужиков-то мало тогда было, хоть и дело это мужицкое…