Дед еще долго рассказывал о горькой жизни сплавщиков, окончательно испортив настроение водолазам.
— Так что же, папаша, выходит, везде такие завалы? И искать нечего?
— Зачем везде? Заводи свою танку, — и он повернул голову в сторону вездехода, — покажу, где топляка поменьше. Тут перекатное место, вот его и набило. А если подняться выше аль, скажем, спуститься вон за тот мысок, можно сыскать.
Скорее чтобы не обижать старика, чем для дела, его свозили к тем местам и, щедро снабдив сигаретами и консервами, отправили домой.
Траншею решили пробить там, где наметили проектировщики, и Калюжный сам по нескольку раз спускался под лед, чтобы определить объем предстоящих работ. Сегодня был обычный рабочий день. Водолазы заканчивали обследовать левую часть берега. Они только что поднялись со дна, словно почувствовали, что наконец-то пожаловало начальство и теперь можно будет всерьез обсудить создавшуюся ситуацию.
Все окружили Калюжного и Николая Перегудова. Они последними вышли из воды и, только что сняв шлемы, как рыбы, выброшенные на песок, широко раскрывали рты, хватая свежий морозный воздух.
— Почти сплошь метровый слой, — переводя дух, говорит Николай. — Все бревна переплелись. Я считал, в пять-шесть рядов лежат.
— А сколько их еще замыло песком и илом? — устало бросает Калюжный. — Одной нашей станции здесь нечего делать.
— Еще три подходят, — говорит Миронов и продолжает думать о чем-то своем.
— И все равно, — слышится хрипловатый голос Калюжного, — хватим мы здесь лиха…
— Надо что-то придумывать. Такое же, как на Ивдельском переходе, — подсаживается к водолазам Виктор Суханов.
— А что тут придумаешь? — поворачивает к нему свою крупную голову Калюжный. — Будем цеплять тросами бревна да таскать их на берег тягачами.
— Одними тросами не управишься, — замечает Перегудов. — Кое-где придется взрывать. Такие завалы, что никакими тракторами не растащишь…
Сидят на мощных стволах поваленных сосен, курят, перебрасываются фразами и думают, как и с какой стороны лучше подступиться к этой зачарованной красавице Лозьве.
— Ох и помотает же она нам жилы, — вздыхает кто-то.
«Здесь пока до дна доберешься, душу отдашь, — думает Лозневой. Он смотрит поверх голов парней на притихшую тайгу и в нем потихоньку вскипает злость. — Как же мы хозяйничаем? Забивать так лесом реки. Научимся мы когда-нибудь все делать по-людски или нет?»
— И все-таки надо что-то придумывать, — настаивает Суханов. Виктор отпустил бороду, и в отряде, намекая на его женитьбу, острили: променял волю на бороду. Недолго он прожил в Ивделе после возвращения из тайги. И хотя Лозневой определил его тогда в группу проектировщиков и делал все, чтобы он не выезжал оттуда, Виктор все время мотался на трассу газопровода, утрясая и согласовывая те неотложные, горящие дела, которые каждый день подбрасывала стройка.
Еще до поездки в Ленинград Лозневой откровенно говорил с Сухановым.
— Ой смотри, Виктор, не промахнись. Семья, она на то и создается, чтобы жить вместе. Семью строят два человека и тогда, когда они рядом. Все делайте вместе: в отпуск надо ходить обязательно вместе, в театр, кино, к друзьям, само собой. И забудь ты эти мужские компании. Твоя Инна правильно сказала: когда любишь, то самый хороший друг-мужчина — это твоя жена. А если не можешь без нашего Севера, без всего этого, — и он повел погрустневшими глазами вокруг, — то бери ее в охапку и привози сюда…
Виктор, как всегда, пытался отшутиться:
— Моя Инна привычная. Мы еще не женаты были, а она меня месяцами ожидала.
— Знаешь, как цыган приучал свою лошадь, — сердито спросил Лозневой, — жить без корма? — Немного помолчав, добавил: — Уже было совсем привыкла, да одного дня не хватило. Нет, Витя, жизнь не обманешь…
Суханов понимал, почему Лозневой говорил так, и слушал его напряженно. Боясь ранить неосторожным словом, время от времени повторял: «Я понимаю, Олег Ваныч, понимаю».
А потом Виктор успокоил Лозневого:
— Я теперь, Олег Ваныч, даже если бы, наверно, и захотел жить врозь — не смог бы. Пропала моя голова. Как только уедут проектировщики из Ивделя, буду собирать манатки. Хоть и не знаю, как все это брошу…
На днях все работы по проектированию первой очереди газопровода завершались, и группа проектировщиков, а вместе с ней и жена Суханова, должна была вернуться в Ленинград. Виктор остался до весны. Но после того, как газопровод перешагнет Лозьву, сразу в Ленинград. Возвращается и бросает якорь. Как-то оно все будет? Сможет ли он усидеть в институте? Лозневой не смог и теперь кается, заклинает не повторять его ошибку. А ведь он, Виктор, тоже уже, видно, отравлен этой цыганской жизнью строителя. Почти восемь лет со стройки на стройку — это тоже из жизни не вырубишь. Да он же задохнется в комнате, где только столы, рейсшины и чертежи! Ему нужны степи, леса, реки, закаты, пожары во все небо и вот эти горячие, бестолковые споры с ребятами, когда вдруг работа упирается в непреодолимое, и, кажется, нет выхода, и надо отступить, а ты знаешь, нутром чувствуешь, что он обязательно есть, только вот где?