– Ты жалкий трус, – повторила Зенобия. – Ты не желаешь ехать туда и предстать перед Зверем, хотя посылаешь свою дочь – свою беременную дочь – прямо в его пасть.
Линнет начала чувствовать себя как девица при дворе короля Артура, предназначенная на заклание огромной змее. Ее тетка превращала любое событие в мелодраму, хотя следовало признать, что нынешняя ситуация заслуживала некоторой драматичности.
– Ты отдаешь свою дочь на милость этого бешеного типа! – повысила голос Зенобия.
Удивительно, но виконт не дрогнул.
– Я уже принял решение. Я не поеду в Уэльс.
Линнет знала этот вкрадчивый тон. Он не поедет.
– Почему? – спросила она, опередив Зенобию.
– Я не желаю быть сводником для собственной дочери, – заявил виконт. – Возможно, я был рогоносцем, но не намерен усугублять позор, сводничая для своего единственного ребенка.
– Ты уже сделал это! – резко бросила Линнет. – Ты продал меня сегодня, солгав о ребенке, хотя все мы знаем, что я не в положении.
Челюсть лорда Сандона напряглась.
– Твоя мать никогда не говорила со мной в таком тоне.
Это действительно было так. Линнет не могла припомнить случая, чтобы голос Розалин утратил свои нежные, мелодичные нотки. Тогда как голос Линнет скрипел от гнева, которого она не смогла сдержать.
– Извини, что разочаровала тебя, папа, но это правда, независимо от моего тона.
– Правда состоит в том, что всех девушек, так или иначе, продают, – заявила Зенобия. – Но я действительно считаю, что тебе следует сопровождать бедную Линнет, Корнелиус. А что, если Марчент бросит на нее один взгляд и откажется жениться?
– Не откажется! – отрезал лорд Сандон. – Мы все это знаем…
Тут дверь открылась, и появился Тинкл.
– Его светлость, герцог Уиндбэнк, просит принять его.
– В это время дня? – удивился виконт.
– Он что, снаружи? – спросила Зенобия.
Оказалось, что герцог действительно сидит в карете, ожидая, что лорд Сандон уделит ему минутку.
– Пригласи его войти, – сказал виконт, прежде чем повернуться к Линнет. – Видимо, он не может ждать до завтра, чтобы встретиться с тобой.
– Ему нельзя видеть меня, – встревожилась Линнет, бросив взгляд на свой плоский живот. – В этом платье у меня нет никаких признаков, что я ношу королевское потомство.
– Я сказал ему, что пока еще ничего не заметно, – успокоил ее отец. – Просто сиди и помалкивай. Надо будет проводить его в Розовую гостиную.
Герцогу Уиндбэнку было под шестьдесят, но выглядел он моложе. Он был красив, с царственным профилем, достойным быть отчеканенным на монетах. Римских, решила Линнет.
– Мисс Тринн, – сказал он, поклонившись. – Молва ничуть не преувеличила вашу красоту.
Линнет присела на дюйм ниже, чем обычно, чтобы выказать почтение гостю.
– Для меня большая честь познакомиться с вами, ваша светлость.
– Позвольте сразу перейти к делу, – сказал он, обращаясь к отцу и тетке Линнет. – Я взял на себя смелость побеспокоить вас в такой час, потому что решил, что должен лично препроводить мисс Тринн в Уэльс. Мой сын – блестящий человек. Во всех отношениях.
Он помедлил.
– Но он известен своей вспыльчивостью, – заметила Зенобия, одарив его своей версией фамильной улыбки. – Прошу вас, садитесь, ваша светлость.
Несмотря на свой моложавый облик, герцог крякнул, когда садился, подобно рассохшемуся стулу. Его взгляд вдруг приобрел настороженное выражение.
– На моего сына возвели много напраслины.
– Предлагаю оставить светские любезности, – деловито произнесла Зенобия, расправив юбки. – Ведь мы скоро станем одной семьей. Лорд Марчент, возможно, будет удивлен, если не шокирован внезапным появлением невесты, и вполне естественно, что вы пожелали сопровождать ее, ваша светлость.
– Что ж, будем считать этот вопрос решенным, – заявил отец Линнет, даже не потрудившись изобразить неудовольствие.
Герцог перевел взгляд с виконта на Зенобию.
– Возможно, мисс Тринн будет путешествовать с компаньонкой, леди Этеридж?
– В этом нет необходимости, – бодро ответила та. – Ее репутация погублена. Какой смысл охранять пустое стойло? Ты бы хотела взять с собой миссис Хатчинс, дорогая? – обратилась она к Линнет.
Линнет посмотрела на отца, затем на тетку, ощутив знакомый укол в груди. Но это была слишком старая и привычная боль, чтобы обращать на нее внимание.