Выбрать главу

О чем думал Юстэс, лучше всего расскажет он сам, ибо наутро, получив назад свою сухую одежду, он тотчас достал из кармана черный блокнотик и карандаш. Этот блокнотик всегда был при нем: он записывал туда свои отметки – ни один предмет его не занимал, но отметки он очень любил, и вечно спрашивал: «Мне поставили столько-то. А тебе?» Но здесь отметок ждать не приходилось, и он решил вести дневник. Вот первая запись:

«7 августа. Если это не сон, я более суток плыву на ка­ком-то мерзком паруснике. Бушует буря (хорошо, что я не боюсь морской болезни). Набегают огромные волны, и это корыто много раз чуть не утонуло. Все делают вид, что ни­чего не замечают – наверное, хотят себя показать, а может, и правда не видят (Гарольд говорит, что простые люди закрывают глаза на реальность). Как глупо выйти в море на этом корыте, чуть побольше шлюпки! Конечно, здесь ниче­го нет – ни салона, ни радио, ни ванной, ни шезлонга. Вче­ра вечером меня таскали по всем закоулкам, и Каспиан так хвастался, словно это океанский лайнер. Я пытался ему рассказать, что такое корабль, но он ничего не понял, слишком туп. Э. и Л., конечно, меня не поддержали. Л. еще мала, и не понимает опасности, а Э. подлизывается к К., как все. Его, то есть К., называют королем. Я сказал, что я – республиканец, а он спросил, что это такое! По-моему, он абсолютно ничего не знает. Поместили меня, конечно, в са­мой плохой каюте. Это истинный карцер. Л. дали целую комнату на палубе, вполне приличную. К. сказал, это пото­му, что Л. – девочка. Я пытался ему объяснить, что, как го­ворит Альберта, такие штуки только унижают женщин, но он не понял, слишком туп. Мог бы хоть понять, что мне нельзя оставаться в этой дыре, я заболею. Э. говорит, не на­до ворчать. К. отдал свою каюту Л. и теперь живет вместе с нами. Что с того? У нас еще теснее. Да, чуть не забыл: тут ходит какая-то наглая мышь. Другие – как хотят, а я ей хвост оторву, если она меня тронет. Еда, конечно, хуже не­куда».

Первая стычка между Юстэсом и Рипичипом произошла раньше, чем можно было ожидать. На следующий день, пе­ред обедом, когда все уже сели за стол (на море всегда хо­чется есть), Юстэс вихрем влетел в каюту, поддерживая од­ной рукой другую и вопя:

– Ваша зверюга чуть меня не убила! Смотрите за ней! Я буду жаловаться! Да, вам прикажут ее ликвидировать!

Тут в дверях появился Рипичип со шпагой в руке. Усы его воинственно торчали, но он, как всегда, был предельно вежлив.

– Прошу прощения у всех, – сказал он, – особенно у ее величества. Если бы я предвидел, что побеспокою вас, то выбрал бы более удобное время…

– А что случилось? – спросил Эдмунд.

А случилось вот что. Рипичип, которому всегда казалось, что корабль плывет слишком медленно, любил сидеть рядом с драконьей головой и, вглядываясь в небо на востоке, тихо напевать тонким голоском песню, которую сочинила для не­го дриада. Какой бы сильной ни была качка, он ни за что не держался, легко сохраняя равновесие; возможно, ему помогал длинный хвост, который свешивался по фальшборту вниз, почти до палубы. Все на корабле знали эту привычку, и морякам она нравилась, поскольку на вахте было с кем поговорить. Я не знаю, зачем Юстэс ковылял, спотыкаясь, по палубе (он так и не научился ходить по ней). Быть мо­жет, он высматривал на горизонте землю, быть может – просто околачивался возле камбуза. Как бы то ни было, он заметил свешивающийся хвост, – конечно, зрелище соблаз­нительное – и решил, что будет очень приятно этот хвост схватить, дернуть вниз, крутануть Рипичипа разок-другой, убежать и вволю посмеяться. Сначала все шло прекрасно. Мышиный рыцарь был ненамного тяжелее крупного кота. Юстэс в мгновение ока сдернул его за хвост и захохотал, глядя на нелепо растопыренные лапки и открытый рот. Но Рипичип, опытный боец, никогда не терял самообладания и сноровки. Нелегко вытащить из ножен шпагу, если тебя крутят в воздухе за хвост, но он это сделал. Юстэс почув­ствовал дважды сильную боль в руке, и выпустил хвост, а мышиный рыцарь, словно мячик, отскочил от палубы, – и сверкающая молния замелькала у Юстэсова живота (нарнийские мыши не соблюдают правила «выше пояса», по­скольку им до пояса не дотянуться).