В другом конце в присутствии тысяцкого яростно спорили новгородские купцы, перемеривая кусок красного сукна иван-ским локтем'. Тут же, в костяном ларце, находился образец рубленой серебряной гривенки.
1 Локоть - мера длины; соответствует приблизительно длине локтевой кости. Русский локоть равнялся приблизительно 0,5 метра.
Староста, держа в руках небольшие весы, что-то объяснял обступившим его купцам.
За маленьким столиком, окруженный торговцами, не покладая рук трудился иванский меняла. Он с большим знанием дела разбирал кучки всевозможных монет: здесь были деньги многих городов и стран, древние и самых последних дней.
Сырков знал, где искать сторожа. Дверь в подвалы была приоткрыта. Спустившись вниз на несколько ступенек, он крикнул:
- Эй, Илья!
- Кого бог принес? - послышался голос.
- Это я, Афоня Сырков.
- Обожди маленько.
Сторож, кряхтя, поднялся по лестнице:
- Афоня! Вот те раз. А я панихиду по тебе думал править. Откуда ты?
Сырков без утайки рассказал другу о событиях последних дней.
- Не быть мне в Новгороде живу: загрызут бояре, - закончил он. - Хочу к Студеному морю податься. Выручи, Илья, дай денег. Путняя долгота страшит. Из первой выручки верну, с лихвой верну.
- Под твое слово дам, - сказал сторож. - А лихвы мне не надо. Пусть монахи берут - им привышно... Пойдем, друг, - добавил он, - я тебя другой дорогой выведу, а то меж господ купцов пока проберешься, из своей рубахи вылезешь...
Через маленькую железную дверь, почти незаметную в северной стене храма, друзья вышли на площадь. Неожиданный звон новгородских церквей встретил их многоголосым хором. Со всех концов города неслись протяжные, тоскливые призывы колоколов.
- Опять усопших хоронят. Оголодал народ, - сказал Илья и перекрестился.
* * *
К вечеру, когда торг стал расходиться, через площадь проскакал на огромном взмыленном коне толстый боярин. Горожане посмеивались, глядя на толстяка с красным, вспотевшим лицом, неловко сидевшего в седле. Это был ладожский посадник.
Боярин Никита Губарев, узнав, что ладожане отбили нападение врага и опасность для крепости миновала, не выдержал и сам поехал в Новгород. Он решил все рассказать Евфимию.
"Авось поможет владыка, - думал он, подпрыгивая в седле. - Жаль Труфана Федоровича. Неужто ему пропадать?"
У дверей Софийского дома Губарев, пыхтя, слез с коня и направился в сени.
Ладожского посадника Евфимий принял в маленькой горнице. Несмотря на жаркий солнечный день, здесь было прохладно и сумрачно. Две лампадки скупо освещали темные лики святых на древних иконах, широкие скамьи вдоль стен, дубовое кресло, на котором сидел владыка, и тяжелый резной стол. Не вставая, Евфимий зажег восковую свечу от огня лампадки. В горнице стало светло.
- Садись, боярин, - сказал новгородский архиепископ, - сказывай... Любо мне при лампадах думать, - добавил он, - голове легче, глазам вольготнее и на душе покой.
- Трех коней загнал, владыка, - волнуясь, начал посадник, - на четвертом к тебе прискакал!..
- Как свей, боярин? - нетерпеливо перебил владыка.
- Разбили свеев, - оживился посадник, - многих в полон похватали! Корабль свейский в Ладожке стоит - заполонили.
- Добро, хорошо службу правишь, Никита Афанасьевич! - похвалил владыка. А я подумал, не за помогай ли ты прискакал. Говори, в чем нужда твоя.
Посадник вытер потный лоб:
- Измена в Новгороде, владыка... Мои люди гонца к свеям перехватили. Во всем переветник признался... - Губарев запнулся.
Архиепископ сурово глянул из-под насупленных бровей:
- Сказывай дале, боярин.
- Амосова старшого сгубить похотели, - понизил голос Никита Губарев. Свеям о том писано.
- Кто гонца слал? - недобрым голосом спросил владыка. Никита Губарев оглянулся по сторонам, медля с ответом.
- Говори! - грозно приказал Евфимий. - Говори; боярин!
- Владыка, - жалобно отозвался посадник, - и стен ноне боюсь! - На выпуклых глазах его показались слезы. - Отец милостивый, не выдай, тебе как на духу...
Взглянув на Евфимия, он понял, что медлить нельзя.
- Боярина Борецкого холопа поймали, Вьюном прозывается, другой, Калика Иван, толмач боярский, к свеям ушел. А воровскую грамоту дал Миланио, что у Борецкого лекарем.
Никита Губарев едва дышал. Пот катился с него ручьями.
- Правду ли говоришь, боярин?
Посадник встал и перекрестился, глядя на икону.
- Вьюн на правеже поведал. Здесь он, владыка. Евфимий поднялся и, тяжело опираясь о посох, сделал несколько шагов.
- Феодор, - позвал он, приоткрыв дверь.
- Я здесь, владыка.
- За боярином Борецким пошли, отче, пусть не медлит.
- Сейчас, владыка... - отозвался казначей. - В гридне двое гонцов тебя дожидаются, - добавил он, - с Пльскова гонец да наш монастырский с Шелони. Сказывают, ждать не мочно им.
- Зови, отче! - решил Евфимий.
Вернувшись на место, владыка поправил оплывшую свечу.
- А ты не бойся, боярин, - взглянув на испуганное лицо посадника, ободрил он. - Бог не выдаст, свинья не съест.
Дверь, скрипнув, открылась, в горнице появились двое: высокий боярин в доспехах и костлявый монах в черной суконной одежде. Оба были покрыты дорожной пылью.
- Благослови, владыка! - в один голос сказали они, подходя к Евфимию.
Архиепископ благословил.
- С чем, боярин, пожаловал? - обратился он к псковичу.
- Беда, владыка! Рыцари пльсковскую землю воюют. Посады жгут и грабят, церкви святые рушат. - В голосе псковича послышались слезы. - Помогу у старшего брата, Новгорода Великого, молим... Поддержи, владыка!
Псковский гонец упал на колени.
- Вече соберем, - ответил Евфимий. - Без новгородского слова не мочно бранные дела решать. Встань, боярин, будь в надежде... А ты с чем? - обратился он к монаху.
Чернец посмотрел на владыку, на бояр и твердо сказал:
- Тебе одному послан сказать, владыка:
- Пообождите в гридне маленько, - согласился Евфимий. - Ты, боярин, и ты, Никита Афанасьевич. А я пока церковными делами займусь.
Дверь за боярами закрылась, владыка взглянул на монаха.