Мы, хотя теперь и бывшие летчики — психологи, приглядывались и определяли, чего стоит командир, который нами командует. Александр Иванович дал очень точную и справедливую оценку тем, кто с ним летал, и тем, кто им командовал. Стали расти по служебной лестнице — уже были обязаны знать, чем дышит, чего стоит наш подчиненный летчик, и здесь ошибаться просто не имели права — на карту ставилась жизнь.
...Прошли годы, и для молодежи, журналистов как-то все сконцентрировалось в одном — Покрышкин и 59 сбитых им самолетов... Глубоко оценить, что сделал Покрышкин в годы войны, трудно, для этого надо прочувствовать самому, нее испытать, все пережить. Я в какой-то степени это испытал и имею право оценить все величие и значение подвига Александра Ивановича Покрышкина. Лично я считал и считаю, что Саша Покрышкин был и остался ни с кем не сравнимым летчиком неба войны... Кожедуб и другие асы пришли на фронт в другое время, с другой техникой, с нерастраченными силами... У меня и сейчас не укладывается в мыслях, как мы могли выстоять — вылет за вылетом, малыми группами и даже по одному, штурмовки аэродромов, бесчисленных колонн, переправ, крепко прикрытых зенитным огнем и истребителями противника...
С Кубани Покрышкин сделал такой рывок, что и я удивляюсь, сколько у него осталось сил, боевого задора... И еще за что я его очень ценю — став командиром полка, дивизии, он продолжал летать, драться, показывая личный пример своим летчикам в боях, и в этом он ни с кем не сравним.
...Саша был художником особого летного рисунка воздушного боя и точного молниеносного огня. И я вправе назвать его летчиком-истребителем № 1.
Не могу, не хочу преуменьшать заслуги других летчиков и даже свои в полетах и Победе, но Сашин вклад я ценю особенно высоко, он сделал больше каждого из нас...
...Вернись к нам наша молодость, и, я не сомневаюсь, все мы — Саша Покрышкин, Толя Морозов и все дорогие для меня ребята профессию летчика-истребителя не поменяли бы ни на какую другую, хотя летная работа со многими поступила жестоко. Но были молодость, энтузиазм, стремление к необычному, стремление к небу, его просторам.
...Закончил писать и вспомнил — завтра 22 июня. В день 45-летия этой черной даты я написал Вам свое первое письмо. От всей души желаю, чтобы для Ваших внуков не повторилось то, что испытали мы и наше поколение».
IX. Роман на берегах Каспия
Только тот, кто был беспредельно несчастлив, способен испытать беспредельное блаженство... И никогда не забывайте, что, пока не настанет день, когда Господь отдернет перед человеком завесу будущего, вся человеческая мудрость будет заключена в двух словах. Ждать и надеяться.
И на склоне лет любил А. И. Покрышкин перечитывать «Граф Монте-Кристо», именно этот роман Александра Дюма. Начинал вечером и закрывал последнюю страницу к утру...
Мир художественных образов, литературы был для советских людей особенным высоким миром. Читательский феномен той поры едва ли когда-нибудь повторится. Герои книг становились почти реальными вдохновителями и собеседниками, поверенными лучших дум и стремлений. Поэтому сейчас они способны многое рассказать о своих верных читателях...
Что же влекло Покрышкина к знаменитому роману?
В истории французского моряка Эдмона Дантеса, как и в истории капитана ВВС Красной армии, — море и прекрасная девушка на берегу, ядовитая клевета и разлука, низверженные враги и могущество, обретенное через страдание... Но, конечно, все в истории русского летчика окрашено суровым колоритом сороковых годов. Место действия — не цветущая гавань Марселя, а выжженное солнцем it с нарядное побережье Каспия. Дама сердца — не Мерседес, а Мария с погонами сержанта в кирзовых сапогах. Интриган не в наполеоновском мундире, а в гимнастерке с орденом Ленина. Душной черной ночью склонились сообщники над бумагой для трибунала, уводящей на смерть в штрафники...
Тягостные предчувствия стали одолевать Покрышкина в первые же дни пребывания в тылу. В Махачкале летчики пришли навестить однополчанина Героя Советского Союза Викентия Карповича, который долечивался после ампутации руки. Угостить товарищей было нечем, карточки на продукты обеспечивались скудно. А на городском рынке мордастые спекулянты за хлеб и мясо «драли шкуру». Цены оказались такими, что за этот обед Покрышкину пришлось отдать деньги, выплаченные за несколько сбитых немецких самолетов! Вот она, изнанка войны... Не все мужчины призывного возраста лили кровь, рвали силы и нервы на передовой. В горах бродили банды дезертиров.
Проводив Карповича до дома, Александр Иванович решил перед обедом пройтись по берегу моря. Уходящее к горизонту пространство воды и неба всегда влекло его... Но на сей раз нахлынула вдруг несвойственная Покрышкину гнетущая тоска. Куда уже докатились? Почти до песков Средней Азии... Мысли августа 1942 года были потяжелее мыслей 1941-го, когда можно было объяснить все вероломством и внезапностью...
Переход от страшного напряжения боевых вылетов к тыловому бездействию был слишком резок. Такое внезапное торможение на полном ходу болезненно потрясло. У многих «дымились» и «горели» нервы... Была даже игра в «русскую рулетку». Погиб летчик-орденоносец, для которого роковым стал последний поворот револьверного барабана.
Ни о каких «реабилитациях» переутомленных летчиков, больше года с боями отступавших, не заходило тогда и речи. Только с 1943 года, и то не всегда, летный состав стали направлять с фронта в дома отдыха.
В затылок Покрышкину направлены со стороны начальства недобрые пристальные взгляды... В разговорах с командиром полка Исаевым постоянно «высекались искры». Комполка — всегда рядом, это не отдаленный комдив Осипенко, от гнева которого спасал Виктор Петрович Иванов. Очередная стычка произошла на днях, когда Покрышкин выступил против того, чтобы самолеты, передаваемые перед уходом с фронта 45-му полку, перегоняли молодые летчики 16-го гвардейского. Их, уже обстрелянных бойцов, не вернули бы обратно в родной полк. Покрышкин предложил: «яки» должны перегнать он сам и командиры звеньев. Исаев вновь крайне раздражен инициативой непокорного комэска. Опять ему надо больше всех! В одном из селений комполка встречает Покрышкина, прилетевшего на угнанном из Ставрополя МиГе, спасенном от немцев, фразой: «О тебе не забудешь...»
Успел Покрышкин схлестнуться по пути с фронта и с приближенным Исаева — капитаном П. Воронцовым. В Тулатово близ Беслана 8 августа разбился — отказал на взлете изношенный мотор МиГа — один из учеников Александра Ивановича Степан Супрун, уже сбивший пять самолетов. Однофамилец погибшего друга... Бездушие Воронцова, распорядившегося похоронить летчика без должных почестей, не дожидаясь прибытия на следующий день его боевых друзей, поразило Покрышкина в самое сердце. Сорвавшись, он в столовой бросает в лицо сидевшему за отдельным столом Воронцову: «А вы сбили хоть один самолет?!.. Может, забыли, как бросили мою пару под Изюмом?.. Трус не может быть начальником!» Не глядя на страшного в гневе Покрышкина, Воронцов быстро вышел. Анатолий Комоса говорит: «Не горячись, Саша! И вообще ты напрасно затеял этот разговор. Такому не докажешь. Только наживешь себе неприятностей. Он тебе не простит...»
У капитана Покрышкина было к этому времени, при общем налете 636 часов, 359 боевых вылетов (больше — 409 — имел в полку лишь П. П. Крюков). У капитана Воронцова при налете 759 часов боевых вылетов-9... (ЦАМО. Ф. 16 гв. ИАП. Оп. 206868. Д. 4. Л. 12).
Полк по частям прибывал в дагестанскую столицу Махачкалу. Отсюда дорога лежала в Закавказье, в Азербайджан. В запущенном саду на окраине города собирались «табором» авиаторы, ожидая машины для дальнейшего следования. Вновь и вновь Павел Лоенко при помощи шланга разливал из бочки вино по кружкам. Группа молодых, еще не воевавших пилотов скромно притулилась под деревцами с чахлой опыленной листвой.
«Шум, гам, смех вокруг — славяне отвоевались, отдыхают, — вспоминает один из молодых тогда Виктор Никитин.
- Что же вы не подходите? — кивает в сторону толпы у бочки подошедший к нам капитан Покрышкин.
- Неудобно, пусть вояки тешатся, — отвечал я отрешенно.
- Нам бы чего-нибудь пожевать, а приказано не отлучаться отсюда, — тихо канючит Ивашко.
- Проголодались?
- Мы же две недели шли пешком и были на «подножном корму». Последний раз, два дня тому назад, угощала нас мать Сапунова в Прохладном, — объяснил я.