– И про меня! – воскликнула девочка. – Я на велосипеде хотела с каменной лестницы съехать, из Массандры на автовокзал. Четыреста ступенек!
– Про всех напишу, – с легкостью заверил их Жаров. – И про лестницу. И про борщ.
Девочка вернулась к своему занятию: с плеером на ушах она кормила старушку из ложечки, отмороженно кивая в такт неслышной музыке. Жаров обратился к потерпевшей:
– А вы, Вера, значит, точно уверены, что в машине был один человек?
– Один, – женщина помедлила, замявшись. – Только вот… Вы скажете, что я сошла с ума.
– То есть? – «искренне» удивился Жаров.
– Я не говорила это милиции, не хватало еще, чтобы меня в психи записали да в другую больницу перевели.
Жаров вопросительно посмотрел на собеседницу. Так сказала:
– Он не был человеком.
Жаров вздрогнул. Девочка уронила ложку. Старушка попыталась перекреститься культяпкой.
– Я не совсем понимаю. За рулем было какое-то животное?
– Это было чудовище. Что-то вроде оборотня. То ли волк, то ли пес. Оно сидело за рулем. И смотрело на меня.
Жаров ясно представил себе то, что сказала Вера и позже, по пути в управление, невольно присматривался к лицам водителей…
Выслушав его рассказ, Пилипенко достал из пачки сигарету, вставил ее в рот, закурил, затянулся, затем выплюнул сигарету, поймал ее на лету, сломал и швырнул в пепельницу. Там было уже полно таких же сломанных окурков.
– Никаких оборотней нет, – сказал он. – Ясно, как день: галлюцинация женщины, которую ударило бампером этого старого «Ауди».
Жаров сидел напротив следователя и явно смаковал свою длинную сигарилью.
– И не курил бы ты при мне, – добавил следователь. – Ведь бросает же человек.
– Ну и что? Это ж ты бросаешь, а не я. А насчет оборотня я бы не рубил так сразу.
Пилипенко замолчал, задумавшись. Жаров погасил свою коричневую сигарилью в пепельнице, среди длинных, белых, недокуренных сигарет следователя.
– Может быть, ты и прав, – сказал Пилипенко. – Если это оборотень, то жертва знала своего недоделанного убийцу.
– Ты это серьезно? Вот так, взял и сразу поверил в оборотней?
– Почему бы и нет?
Голос его звучал хитро, притворно.
– Да ну тебя, – обиженно сказал Жаров. – Дело ж серьезное.
– Серьезней некуда. Поскольку угонщиков или угонщика не нашли, то эту машину мог использовать кто угодно. Хоть оборотень, хоть сам Куроедов. Поговорил бы ты с ним, а? Как редактор с автором.
– Это резонно, – согласился Жаров. – Ты только намекни эдак: где мне его искать. Его статья ведь по электронной почте пришла.
– Твой талантливый внештатник трудится барменом в ресторане отеля «Маврикий». Там, в подвале, он и вкалывает, – сказал следователь, который, оказывается, уже навел справки.
На «ты» с убийцей
Через полчаса Жаров вошел в означенный бар. В пустом помещении был полумрак, звучала тихая музыка. За стойкой скучал бармен, скорее, это и был Куроедов – средних лет, невзрачного вида человечек. Он смотрел телевизор, откуда и доносилась музыка: там шел какой-то видеоклип с полуголыми девицами.
Жаров подошел к стойке и запрыгнул на табурет. Спросил:
– Есть абсент?
– Целую роту можно отравить, – хмуро ответил бармен.
Вот как: отравить, – насторожился Жаров. – Что у этого человека на уме, тем и шутит. Жаров заказал сто пятьдесят граммов абсента. Куроедов с уважением посмотрел на него и принялся готовить выпивку.
– А вы что же, не узнаете меня, дружище? – спросил Жаров.
Бармен поставил перед ним блюдечко.
– Не имею чести.
– Я – Жаров, Виктор Викторович.
– Очень приятно. Я – Куроедов, Степан Петрович. Здешний бармен, как видите.
– А я – местный независимый журналист, главный редактор газеты «Крымский криминальный курьер».
Замешательство бармена выразилось в том, что он перелил зеленую жидкость через край, она наполнила блюдечко, начала выливаться на стойку…
– Хватит, пожалуй, – сказал Жаров. – Блюдечко-то я тоже освою, а вот с панели слизывать – уж простите.
– Я ж вас никогда не видел, – сказал Куроедов, виртуозно обработав окрестности блюдечка тряпкой. – Прям глазам своим не поверил, когда мою статью в газете напечатали. Сразу десять штук купил. Правда, вот, не знаю, для чего. Показывать-то никому не собираюсь, даже жене. Ей, особенно. Кстати…
Он сделал над стойкой широкий жест ладонью.
– Эта порция будет за счет заведения, не возражаете?
– Возражаю, – сказал Жаров. – Наоборот: это вам положен гонорар за публикацию.
– Вы ж не платите гонораров.
– Правильно, не платим. Газета безгонорарная, так сказать, на энтузиазме. Народная газета. Людям всегда хочется что-то рассказать о себе. Пусть радуются, что можно это бесплатно сделать. Вы ведь свою статью не придумали, так? Небось, собственную историю и рассказали?
Лицо Куроедова стало серьезным, мрачным.
– Точно так. Это моя история. И всё в ней правда, от начала и до конца.
Он поднял палец вверх и опустил его вниз, будто иллюстрируя слова «начало» и «конец».
– Наболело, понимаете? – продолжал бармен. – Не могу молчать. Как Толстой Лев Николаевич. Из года в год повторяется одно и то же. Решил вот разобраться, пошел к колдунье. Та мне и рассказывает о покрывале вдовы. Осмыслил все, жизнь свою вспомнил. И написал. Только имя этого человека скрыл, не сказал, что это я. А вы… Как вы догадались-то?
– А я и не догадывался. Просто сопоставил информацию о дорожном происшествии, в которое попала ваша супруга, и этой статьей.
Куроедов энергично потряс над стойкой ладонью.
– Вот! Самое главное, что статью-то я написал до того, как это происшествие случилось.
– Я вам глубоко сочувствую, – вздохнул Жаров. – Выпьете со мной? Потолкуем об этом странном деле.
Куроедов насупился.
– Мне не положено. Я на выпивке как раз и работаю.
– А я не здесь предлагаю и не теперь.
Договорились встретиться в «Бригантине», ресторане в двух шагах от бара, где трудился Куроедов. Бармен пришел точно к назначенному времени и сразу принялся рассказывать свою жизнь:
– Моя первая, Алечка, отравилась дешевой водкой. Это было давно, тогда всюду продавалось, что попало, никто ничего не контролировал.
Жаров приподнял свою рюмку с водкой, запоздало сообразив, что это был неуместный жест под данную реплику собеседника.
– Она что же – сильно пила?
– Пила, случалось.
Жаров опрокинул рюмку в рот. Куроедов тяжело вздохнул и тоже выпил.
– Насколько я знаю женщин, они больше любят вино.
Жаров наколол маленькой сервировочной шпажкой оливку с блюдечка. Куроедов потыкал оливку шпажкой, та ускользнула, и он просто взял ее пальцами.
– Нет. Моя первая пила исключительно водку. Зато вторая – вообще не брала в рот спиртного.
– От чего ж она умерла?
– Самое грустное. Покончила с собой моя Женечка. Бросилась в лестничный пролет. Мы тогда жили в Харькове, в таком старом доме с высокими потолками. Трех этажей хватило, чтобы разбиться насмерть.
– Предсмертная записка была?
– Разумеется. Иначе бы меня заподозрили, что это я ее с лестницы столкнул. До сих пор бы, может быть, сидел.