И все-таки их презрение, даже вместе взятое, не шло ни в какое сравнение с презрением Якоба Бриля. Бриль глубоко, яростно презирал и проституток, и их клиентов. Более того, он глубоко и яростно презирал и Алису с Джеком – потому, объяснила Алиса сыну, что она мать-одиночка, а Джек незаконнорожденный.
Еще Бриль презирал Алису за то, что она татуировщица; он говорил, что приличной женщине не пристало прикасаться к полуобнаженным мужчинам. Бриль, со своей стороны, никогда не татуировал женщин – разве только если те просили вывести рисунок на руке или икре. Все, что на ноге выше икры, «слишком высоко», говорил Бриль, а все остальное вообще «слишком интимно».
Если женщина приходила к Тату-Петеру за религиозной татуировкой там, где «слишком высоко» или «интимно», ее отсылали к Дочурке Алисе – но Бриль находил и здесь повод для возмущения. Как она смеет делать религиозные татуировки! Алиса, говорил Бриль, недостаточно религиозна для того, чтобы делать эту работу «искренне».
Алиса умела делать маленькие симпатичные кресты, усыпанные розами, – такие юные девушки любили выводить у себя между грудей, словно бы крест был не татуировкой, а просто длинным ожерельем на невидимой цепочке. Алиса выводила и Христа на кресте, размером с целую лопатку, – впрочем, крови у нее было далеко не так много, как у Бриля, равно как и страданий на лице Спасителя. Была в ее репертуаре и голова в терновом венце, обычно она помещала ее на плече или бедре, – на что ей, разумеется, пенял все тот же Бриль, находивший выражение лица Спасителя «слишком восторженным».
– Ну и что, может, Спаситель на моих татуировках уже вступает в рай, – отвечала Алиса.
Услышав это, Якоб Бриль замахнулся на Алису так, словно был намерен отвесить ей пощечину.
– Бриль, ты не у себя дома, – одернул его Тату-Петер.
– Не надо при Джеке, – как всегда, сказала Алиса.
Бриль смерил их таким ядовитым взглядом, каким обычно одаривал одних лишь проституток.
За все время, что Алиса и Джек провели у Тату-Петера, они ни разу не видели, как Бриль покидает салон в субботнюю полночь, в самое жаркое время для квартала, – когда в поисках клиентов на работу выходили все и вся. Джек позднее задумывался, а сколько времени уходило у Бриля, чтобы добраться до «Краснапольски», ведь ему надо было пройти через весь квартал, мимо каждой женщины, мимо каждого окна, мимо каждой витрины.
Интересно, он замедлял шаг хотя бы иногда? Попадались ли женщины, при виде которых он застывал как вкопанный? Адское пламя угасало в глазах Бриля, когда он засыпал, или же во сне геенна огненная полыхала в них еще ярче?
Алиса не очень любила сидеть в салоне, когда там бывал Бриль, и поэтому по субботам Петер частенько предлагал ей отправиться на Зеедейк – мол, пусть научит неумеху Радемакера хоть чему-нибудь.
– Бедняга Тату-Тео, – говорил в такие дни Петер, – думаю, сегодня ему стоит взять выходной – а лучше урок у Дочурки Алисы.
Оплеванный всеми Тату-Тео вовсе не принадлежал к разряду «мясников», ему просто не повезло – он работал в одном квартале не с кем-нибудь, а с самим Тату-Петером, татуировщиком от бога. Способности к искусству у него были, не то что у Сами Сало или Тронда Хальворсена, – ему не хватало другого, говорила Алиса, тонкости вкуса. А еще Алисе был по душе его подмастерье, Робби де Вит. Все вокруг знали, что и сам Робби без ума от Алисы.
Итак, как только выдавалась возможность, Алиса и Джек бросали Якоба Бриля (тот совершенно не собирался по ним скучать и радовался, когда они уходили) и отправлялись в «Красный дракон» сменить обстановку. Туда, особенно по субботам, заходили толпы туристов, а иногда к Тео отсылал клиентов и сам Петер – их порой оказывалось больше, чем они с Брилем могли обслужить, а жадностью Петер не отличался. Правда, он строго-настрого наказывал обращаться только к Дочурке Алисе.
Радемакер, наверное, был ему за это благодарен, хотя, скорее всего, переживал всякий раз, когда очередной клиент просил провести его к Дочурке Алисе. Тео тепло относился к Алисе, и она платила ему взаимностью. Снова Джек и мама зажили словно по расписанию – их первые недели в Амстердаме напоминали счастливые деньки в Копенгагене с Татуоле и Бабником Мадсеном.
Как и Ларс, Робби де Вит пытался завоевать Алису, заботясь о Джеке. Алисе Робби нравился, но дальше дело не шло. Она тоже любила Боба Дилана, они вместе подпевали его записям, которые все время крутились в «Красном драконе», перекрывая шум тату-машин. Дилана любил и сам Радемакер, он всегда называл его настоящим именем, по-немецки, но, как потом выяснил Джек, с ошибкой.