Возникает и конфликт правящего сословия с официальной идеологией государства. Она всегда накладывает ограничения на аппетиты элиты, напоминает о ее обязанностях. Так было и в начале века, но религия была терпима к барству, и открытого конфликта дворянства с церковью не возникло. Иное дело коммунистическая идеология, она была несовместима с сословными интересами верхушки советского общества. Здесь возникла именно ненависть. Уже в 60-е годы у простого человека, случайно попавшего в компанию бюрократов и партработников, крайнее изумление вызывало то удовольствие, с которым они смаковали антисоветские анекдоты. Осознав свою ненависть, они начали упорную работу по разрушению коммунистической идеологии. Все, что ей вредило, находило поддержку, Все, что ее укрепляло (в том числе разумная критика), душилось. Объяснима и ненависть к Сталину. Он, создатель номенклатурной системы, в то же время применял жестокие методы контроля над нею — и сам ее ненавидел («каста проклятая»). После 1953 г. люди сталинского типа не имели уже никакого шанса подняться к руководству.
Заметим, что сначала меньшевики, потом Троцкий и наши вульгарные марксисты выводили свои антисоветские концепции из того, что якобы номенклатура превратилась в класс, владеющий собственностью и потому враждебный трудящимся. Это неправда. Классы довольно открыты, статус в них не наследуется (балбес может жить на деньги папы-буржуя, но стать умелым предпринимателем по блату не сможет). Поэтому вырождения классовой элиты не происходит. Еще важнее для нас тот факт, что элита правящего класса является одновременно творцом идеологии и государства. В отличие от сословия, она в принципе не заинтересована в подрыве своей идеологии и государства. В отличие от сословия, буржуазия не тяготеет к национальной измене. Советская номенклатура не была классом, она была именно сословием, которое под конец тяготилось своим государством.
Разумеется, и в дворянстве, и в советской номенклатуре были честные люди, которые любили свою Родину. Но в период упадка уже не они решали дело. Национальная измена номенклатуры была потрясающе единодушной. Было бы интересно опубликовать список всех сотрудников аппарата ЦК КПСС последних лет СССР с указанием их нынешней должности и доходов (а также рода занятий их близких родственников).
Омерзение, которое вызывает правящее сословие периода упадка, неразумно. «Волга» секретаря райкома вызывала злобу, а «мерседес» сопляка-ворюги воспринимается равнодушно, а то и с симпатией. Это неразумно, потому что тот секретарь райкома с прагматической точки зрения был все равно лучше ворюги. Но люди не следуют прагматическим расчетам, от секретаря райкома уже пахло изменой, а от шпаны на иномарках — только перегаром.
Конечно, если бы не холодная война, то советский строй пережил бы болезнь, и мы нашли бы близкий нам тип демократии. Уцелеть при номенклатуре 80-х годов, заключившей союз с Западом, СССР уже не мог. Недовольство трудящихся было глухим, но устойчивым — на нем можно было паразитировать антисоветским идеологам. Не было понято предупреждение Ленина рабочим — бороться с советским государством, но в то же время беречь его, как зеницу ока. Убийственным был бунт интеллигенции — «бессмысленный и беспощадный». Историческая вина ее в том, что она не сделала усилий, чтобы понять, против чего же она бунтует. Она легко приняла фальшивые лозунги, подсунутые ей идеологами самой же номенклатуры. Так интеллигенция начала «целиться в коммунизм, а стрелять в Россию». И до сих пор продолжает стрелять.
Мы не знаем, как выйти из заколдованного круга. Да, реформа провалилась, и наше общество не раскололось на классы. Слава богу, нас не загнали в этот тупик. Но если нам удастся вернуться на путь построения солидарного общества типа советского, то через какое-то время в нем начнет восстанавливаться сословность. Конечно, после окончательного краха реформ страна окажется в таком же положении, как после гражданской войны в 1921 г. Значит, одно-два поколения нового «дворянства» вынуждены будут работать честно и довольствоваться малым. Но мы должны думать о проекте в целом, нельзя закладывать в него старые нарывы.
Политики оппозиции уходят от этого вопроса с помощью простой уловки: «Мы — партия Жукова и Гагарина». Допустим, так (хотя и это следовало бы еще доказать). Но ведь вопрос-то люди задают другой: «Почему партия Жукова и Гагарина превратилась в партию Горбачева и Гайдара?». Ведь это произошло на наших глазах, люди этого не забыли. Раз вожди об этом молчат, возникает разумное опасение. Может, при каждом честном борце из верхушки КПРФ уже подрастает маленький племянник Шойгу? А Сталина-то нет и на одно поколение. И тут еще союзники-патриоты прямо выдвигают лозунг открытого возрождения сословий! Никаких шансов получить массовую поддержку такой проект не имеет — воры у власти менее опасны для отвергшего сословный строй народа. Менее опасны, потому что никакого проекта у них нет — награбят и исчезнут.
Перед нами стоит проблема, которой пока что нет ни в каком другом обществе: народ, который не рассыпался на индивидов и не принял классового деления, перерос и сословный тип общества. В какое же государственное устройство можно «упаковать» такой народ? В 1917 г. наш народ сам задал тип власти — Советы, взявшие за образец прямую демократию сельского схода. Но поднять промышленную страну с таким типом власти было невозможно, нужны были «быстродействующие» централизованные механизмы (партия и номенклатура), а с ними возникли и привилегированные сословия. Какой же тип государства у нас возможен и желателен?
Пока что, мне кажется, простого решения этой проблемы нет, есть только наметки. Их надо обсуждать в спокойном и рассудительном разговоре. Чем раньше мы его начнем, тем лучше. Но первым делом надо договориться о срочных шагах на ближайшие годы — на годы катастрофического выхода из нынешней реформы. Нельзя допустить, чтобы оппозиция пугалом сословности отгоняла людей от спасительного коридора.
Декабрь 1999 г.
Зачем ломают русскую школу?
То с шумом, то тихой сапой идет в России реформирование ее школы. Многие, в том числе учителя, не понимают, что с ней хотят сделать. Всегда ведь нам обещают «улучшить», сделать «цивилизованно» — и все глубже погружают нас в страшную, темную яму.
Школа — это «генетическая матрица» культуры. Поэтому она — один из самых устойчивых, консервативных общественных институтов. Всякие реформы школы, ее уклада, ее программ должны делаться чрезвычайно осторожно. Для общества и его культуры, как и для любого организма, защита его «генетического аппарата» — одно из главных условий продолжения рода. Конечно, внешние условия изменяются, мы развиваемся, но массивные мутации прерывают цепь времен, производят разрыв поколений, который может стать фатальным для судьбы народа.
Почему же «реформаторы», в том числе люди умные, действуют с таким нахрапом, без всякого общественного диалога? Ведь они уже внесли в жизнь школы множество изменений. Чем им не нравится наша школа? Какой тип школы мы имели и какой тип школы пытаются устроить в России реформаторы? Недавно министр народного образования РФ сказал, что реформа системы образования необходима потому, что российская школа сильно отстала от школ «цивилизованных стран». Как это понимать? Когда людям говорят «отсталая» школа, они это понимают просто — это школа, из которой подросток выходит необразованным и не умеющим думать. Но ведь по этим показателям советская школа была намного лучше западной. И даже сегодня российская школа, хотя ее почти задушили, лучше американской. В чем же дело, зачем надо ее переделывать на манер американской?
В том-то и дело, что наша школа слишком хорошо учит детей. Не нужно это «рынку». А отстала она от США именно в фабрикации такого человека, какой нужен нынешнему правительству и стоящим за ним «собственникам». Реформа школы необходима для того, чтобы привести российских детей в соответствие с западными стандартами «человека массы». Невозможно превратить народ в быдло, если резко не понизить уровень школьного образования. Наша школа именно тем не нравится нынешнему режиму, что никак не удается сломать ее тип и понизить качество.