Стон ли горя, трепетавший глухо,
Спали травы, от росы дымясь.
Он лежал, к земле припавши ухом,
Разгадать грядущее стремясь.
Встал потом он на одно колено,
Весь росой алмазною пыля…
— Будь же ты вовек благословенна.
Радость сердца — русская земля!
ЧАС ТИШИНЫ
Настала тишина,
Не шелохнется нива,
Не плещется волна
И не трепещет ива.
И братья муравьи,
И наши сестры пчелы,
Верша дела свои,
Прервали труд тяжелый.
Ну, просто тишину
Природа предписала,
В ее чудес страну
Пока проникли мало.
Не знаем мы пока,
Что в ульях пчелам снится,
Какие там века?
Какие летописцы?
Все стихло, может быть,
Перед землетрясеньем,
И всех предупредить
Должна в своих владеньях.
Мы в этом не сильны,
И нам гордиться нечем.
Есть время тишины
И в жизни человечьей.
Ждет мир, в тиши влачась,
В безвыходном покое,—
Что дал нам этот час:
Открытье мировое?
Иль музыкальный шквал?
Поэмы чудо строфы?
Иль сердце мира сжал
Пред новой катастрофой?
МАКИ
Уже флоксы стали лиловее.
Маки, маки, я всегда готов
Видеть вас на поздней ассамблее
С летом расстающихся цветов.
Вы, как реки, льетесь по пустыне,
Север наш дает вам свой приют,
На Луне, как выяснилось ныне,
Никакие маки не цветут.
Я люблю вас, полноцветных, крепких,
С криком ваших разноцветных ртов,
Предо мной встаете вы как слепки
С лучших чувств, принявших вид цветов.
В маках розовых, с оборкой белой
Что-то от веселых танцовщиц,
В маках желтых — прелесть онемелых
От восторга славок-небылиц.
Белые — как дети белой ночи,
Легкий пламень, снежный полусон,
Только в алых песня видеть хочет
Алость губ и алый шелк знамен.
Потому что смертною порою,
Облетев, покроют наяву,
Точно кровью павшего героя,
Лепестками алыми траву.
«Опять стою на мартовской поляне…»
Опять стою на мартовской поляне,
Опять весна — уж им потерян счет,
И в памяти, в лесу воспоминаний,
Снег оседает, тает старый лед.
И рушатся, как ледяные горы,
Громады лет, вдруг превращаясь в сны,
Но прошлого весенние просторы
Необозримо мне возвращены.
Вновь не могу я вдоволь насмотреться
На чудеса воскресших красок дня,
Вернувшись из немыслимого детства,
Бессмертный грач приветствует меня!
Мы с ним идем по солнечному склону,
На край полей, где, как судьба, пряма,
Как будто по чужому небосклону,
Прошла заката рдяная кайма.
ДЕТИ МИРА
Чья там бродит тень незримо,
От беды ослепла?
Это плачет Хиросима
В облаках из пепла.
Чей там голос в жарком мраке
Слышен исступленный?
Это плачет Нагасаки
На земле сожженной.
В этом плаче и рыданьи
Никакой нет фальши,
Мир весь замер в ожиданьи:
«Кто заплачет дальше?»
Дети мира, день не розов,
Раз по всей планете
Бродит темная угроза,
Берегитесь, дети!
У КОСТРА
У костра в саду, после прогулки,
Задремав, увидел: я в горах,
Будто я сижу за старым Гулом,
У ночного сванского костра.
На зеленой маленькой поляне,—
Перед ней встает, как призрак, лед,—
Тень большая Миши Хергиани[1]
По стене по Ушбинской идет.
Искры блещут, по горе маячат,
Точно ночи скальная тоска,
Точно все снега беззвучно плачут,
Вздох лавин ловя издалека.