Выбрать главу

Журнал «Полдень XXI век»

2003 № 5-6

Колонка дежурного по номеру

Александр Щёголев

1. ТРУБА ЗОВЕТ!

…Те из авторов, которые работают на невзыскательную публику, — самоотверженные люди. Настоящие герои. Они жертвуют собой ради естественных нужд общества. При чем здесь деньги! Они альтруисты, несмотря на свои тиражи и гонорары. Им, как никому другому, известно, что деньги — не главное. Всякие там эгоисты, именующие себя творцами, пишут, мечтая войти в вечность, а эти отчаянные скромняги отказались от жизни после смерти. Они обслуживают нас, современников, и с чистой душой бесследно исчезнут — вместе с нами… Красивая сказка.

На самом деле все не так. Автоматизированные кухни выпекают сериал за сериалом, прикармливая массового читателя. Закаленные в боях авторы огнем и мечом, плазмой и бластером пробиваются к кормушкам. Это война. Рафинированная гладкопись захватила книготорговые точки, выставив в караулы клонированных Рыцарей Света. Стаи разнообразных Повелителей Тьмы, закрыв плащами солнце, жрут беззащитные души. Агрессивное косноязычие сжигает города, глянцевые крепкотелые персонажи пируют на пепелищах. Сорви с книги крышечку. Газированный сюжет, как джин-тоник, польется в разинутый рот… и как же хорошо, что все это — тоже лишь морок!

Да, война с серостью важна. Но не настолько, чтобы сходить с ума от звуков трубы, зовущей на бой. Пока есть шалопаи, которые думают о вечном и желают странного, литература будет жива и здорова.

Надеюсь, вы поняли, что предыдущий абзац, в отличие от прочих, написан серьезно.

2. ТРУБАЧ СПОТКНУЛСЯ И ПРОГЛОТИЛ МУНДШТУК

…В этом журнале нет нравоучений, наставлений и морали. Здесь вас не собираются делать лучше, добрее, чище, не рассуждают долго и нудно о смысле жизни. Так что опасаться нечего. Конечно, отобранные для вас произведения не сравнятся с «типичными образчиками» в разудалой глупости, зато написаны они лучше. Они написаны по-русски, а это нынче дорогого стоит (речь вовсе не о цене на журнал). Мало того, приключения у нас тоже есть. Поединки, стрельба, расследования, увлекательная беготня по пересеченной местности. Трагическая любовь, счастливая ненависть — все, что нужно увязшему в житейском болоте читателю. Но есть и кое-что новое…

Вот бесстрашный атеист Бачило, невзирая на лица (и рога), описывает вполне симпатичный Ад для сексуально озабоченных невротиков. Вот заслуженная Нина Катерли помогает нам подглядывать за молодым Вертером, которому приспичило по-большому. Вот Романецкий с языческой прямотой утверждает, что с похмелья даже маг не обуздает женскую похоть… Короче, вам нужен юмор? Их есть у нас! На любой вкус и запах! И над смелым заявлением «И ВРЯД ЛИ ВЫ СМОЖЕТЕ МНЕ ВОЗРАЗИТЬ» (из статьи и кинофантастике) автор этих строк намерен смеяться вплоть до следующего номера…

«Полдень», заряженный на новизну и непохожесть, сделал шаг в верном направлении и теперь ему, как и всякой материализовавшейся мысли, нужно одно — признание. То есть Покупатель. То есть Вы.

Истории, образы, фантазии

Марианна Алферова

ЗАГРЕЙ

Повесть
ГЛАВА 1. КУКЛА
1

Утром стоило немалого труда вспомнить свое имя. Но все же он вспоминал. Это было симптомом. Не хорошим и не плохим, а просто симптомом. Как свет за окном был симптомом утра. Утро, похожее на вчерашнее: день, не похожий на утро. Вечером, если выйти к реке, можно увидеть полоску оранжевого заката. В его лучах волны, что барахтаются у берега, кажутся медными. В рыжих бликах мерещатся чьи-то лица. Можно принести сачок и ловить их. Порой удается поймать. Бледный комок слизи пролежит на камнях до утра и высохнет. А сачок придется долго мыть под краном.

Прежде ЗАГРЕЙ любил заниматься ловлей, а теперь редко спускался к реке. И еще, он давно не вставал с рассветом. Просыпался, когда уже было светло, и день, разрезанный на шесть неравных долей стальным переплетом огромного окна, стекал к полудню. Окно слегка накренилось вовне, и потому открывалась только одна крайняя рама-дверь, через которую ЗАГРЕЙ выходил на балкон, перешагнув через низкий подоконник. ЗАГРЕЙ называл этот выход прогулкой. Ведь это так важно — что и как назвать и запомнить название.

Балкон велик, его серая плита покрылась паутиной трещин, а решетка, первоначально сплетенная, как ветка с металлическими листьями, переиначилась в замысловатую паутину, из которой то там, то здесь торчат острые иглы. ЗАГРЕЙ шагнул на балкон. Не то чтобы он любил здесь гулять, нельзя сказать даже, что он стремился. Он тек. Так течет вода с более высокого места на более низкое. Балкон был более низким местом, и ЗАГРЕЮ надо было сюда перетечь, чтобы в низком месте выкурить сигарету. В низком месте ЗАГРЕЙ становился выше. Свою тень он прилеплял к стене комком жвачки, и каждый раз бледно-фиолетовый абрис был чуть длиннее, чем прежде, и это радовало. Хотя с другой стороны, могло и печалить. Но пока он не позволял себе печалиться по этому поводу. Он умел не позволять себе. Как не позволила себе решетка быть металлической веткой с листьями и не пожелала стечь бесформенной кляксой металла. Надо уметь удерживать форму. Искусство удержания формы дается или не дается вовсе, но об этом тоже не стоит печалиться, как и о многом другом.

В углу на балконе стоял глиняный горшок, и в нем росла вишня. Сейчас деревце было в белых цветах. Появление вишни на балконе — это маленькая тайна ЗАГРЕЯ. У него есть тайны — и это приятно. Косточку он нашел возле таверны и принес домой. В огромный глиняный горшок пришлось долго таскать ил с реки. Косточку он медлил сажать — боялся, что не вырастет. Но все же отважился, посадил. И деревце выросло, и теперь цвело постоянно. Стоит облететь лепесткам — глянь, на ветках вновь белые пузырьки бутонов. Вот только плодов вишня не принесла ни разу.

Напротив балкона — стена, а в стене окно, стекло посерело от пыли; заоконная тьма казалась не черной, а серой, то есть серая тьма пыталась притвориться серым светом. ЗАГРЕЯ волновал вопрос: какая разница между серой тьмой и серым светом. Но пока он не нашел ответа. В другой стене, той, что слева, окон не было. И в той, что справа, тоже ни окон, ни дверей. Узкий колодец открывался только в небо. И то, что падало сверху, навсегда оставалось внизу, застревая в осколках булыжника. Дохлая птица, упавшая сверху, и выброшенная кем-то нагая желтая кукла лежали рядом. Может быть, кукла выпала из окна напротив? Но ЗАГРЕЙ не видел, чтобы рама открывалась. За окном ничего не происходило, там день за днем прозябала поседевшая от времени пустота.

ЗАГРЕЙ швырнул недокуренную сигарету. Кукла протянула желтую руку и схватила хабарик, вдавила в полуоткрытый рот, прикусила четырьмя белыми острыми зубками и затянулась. Табачный дым вырвался из пробитой гвоздем щеки, из сочленений ручек и ножек. ЗАГРЕЙ усмехнулся. Может, скатать хлебный шарик и швырнуть вниз — поглядеть, как будет кукла его жевать. Но стоит ли? Стоит ли длить ее жизнь? Лишив хлеба, быстрее лишишь ее нечаянно дарованной жизни. Или не лишишь? И кукла начнет грызть трупик дохлой птицы и покрывать желтыми экскрементами булыжники двора. Загреева тень на стене постепенно росла, и доросла до карниза под крышей. Но при этом сделалась такой бледной, что почти не угадывалась. Никто не желал оживления куклы, но она ожила. Может, спустить ей вниз веревку — пусть поднимется наверх, перебирая неловкими целлулоидными ручонками? Или все же бросить ей хлеба? О чем мечтает она, лежа внизу, — о спасительной веревке или о куске хлеба? О чем молит ЗАГРЕЯ? По сравнению с ней он был не великаном — богом; тень его переросла стену и попыталась отразиться на небе. Так о чем же просит кукла? ЗАГРЕЙ прислушался. Но не услышал ничего. Если она и молила, то молила безмолвно. Ему самому предстояло решить, что ей дать: веревку или хлеб. Он подумал. И не дал ничего.

Интересно, испытывала ли ожившая кукла боль? Не боль от пореза или от удара — ясно, что простая боль была ей недоступна. Но ту боль, что испытывал ЗАГРЕЙ постоянно, едва разлеплял глаза — ночью ли, утром — не важно, — могла ли кукла ее ощущать? Боль просыпалась вместе с ЗАГРЕЕМ, глухая, нудная, ее можно было терпеть, ибо она не была чрезмерной, но иногда сводила с ума — тогда хотелось кричать, выть, кусаться. Или убить кого-нибудь, неважно — кого. Определить, где гнездится боль, было невозможно. Она просто была, где-то внутри ЗАГРЕЯ, фантомом бродила по телу, вспыхивала то там, то здесь и исчезала, едва он пытался прислушаться к ней и определить очаг. Но стоило перестать вслушиваться, как боль возвращалась, торжествуя, она наносила удар, а потом постепенно стихала, но никогда не исчезала совсем.