Народ стал поднимать руки, стесняясь и поглядывая друг на дружку. Макар Зосимович посчитал голоса. Вышло десять «за» и десять «против». Переголосовали. Получилось ровно наоборот, кто голосовал «за», повернули «против», но общий счёт остался прежним — десять на десять. Вся надежда оставалась на имевшую привилегию Сергеевну.
— При коммунистах с космосом легче было, — сказал Макар. — Ты-то, Сергеевна, в струе прогресса или как?
— Я за, — проплакала Сергеевна в платочек. — Лишь бы коза назад вернулась.
Собственно, никто не был против, чтобы отправить делегата от Косой в космос, сработал чисто российский рефлекс.
— Теперь о главном. — Макар Зосимович навис над столом. — Кого нарядим в космос, товарищи?
Несознательный народ лузгал семечки, покидать Косую в разгар летнего безделья никому не хотелось. Дел по горло. Один Аполлинарий Матвеевич, желавший вызваться делегатом, промолчал от природной скромности. Всё равно ведь никому другому не доверят.
— Ну. — Макар Зосимович покосился на Крутенкова, не замечая сердитого румянца его жены. — Предлагаю…
— Не пущу! — Глафира Крутенкова встала на защиту мужа грудью, заслонив свет от керосинки. — Вдовой хотите сделать? Сына сиротой оставить? Вы бы, дядя Макар, сами в свой космос шли… Нечего других подбивать.
— Да ты что, Глаша? — остолбенел Макар Зосимович. — Мне нельзя, у меня плоскостопие! Да и про космос, если честно, ничего не знаю. У нас тут один специалист по звёздам — твой. Кого же ещё послать? Спросят в Москве про Альдебаран, а я ни гу-гу, неудобно получится.
Аполлинарий Матвеевич обнял жену, на широком плече Глафира разрыдалась, вызвав сочувствие женской половины.
— Пиши письмо в космос, пускай кому положено глядит, — окончательно раскисла Глафира, понимая, что мужа не отстоять.
— Нельзя, — вздохнул Макар Зосимович. — Они нашей Дашки в глаза не видели. Знаешь сколько коз в России? Как они её искать будут, по особым приметам? Ты спроси у Сергеевны, есть ли у неё фотокарточка козы?
Сухонькая Сергеевна отрицательно покачала головой. Не было фотокарточки, не додумалась снять козу на портрет. Хлюпнув носом, Сергеевна тоже заплакала, из солидарности. Как баба бабу, она понимала Глафиру, но и козу жалко.
— Нечестно! — встала Катька Загорулько, известное жало бабской половины. — Давай ещё одного кандидата.
— Зачем?
— Чтобы честно! Чтобы выбор.
Мужская половина тихо посмеялась, закусив благотворительный самогон луком.
— Вот тебя и отправим, — дыхнул на Катьку сонный Егорка. — Чтобы по чужим сараям не шлялась и языком много не молола.
— Меня нельзя, не бабье это дело.
И завертелось — гав, да гав! С космоса перешли на корыта, на бабью долю, на мужиков-сволочей… Вот так всегда с бабами — ты ей про научный прогресс, она пелёнками по морде!
Перебранку остановил Захар-старший, ходивший глотнуть свежего воздуха и в сенях угодивший в жестяное корыто. В дверном проёме появился слегка ошалевший, с большой лиловой шишкой. Пошарив глазами чуб отпрыска, остановил взгляд на лице Ширяева.
— Слышь, Макар, — спросил он с порога. — А этим, как говорил, искусственным телом, может быть любое?
— Ну, в общем.
— Ага. Ну так и забирайте моего Захарку — искусственней не найдёшь, для родной науки ничего не жалко. Всё равно целый день баклуши бьёт, валяется на завалинке и лыка не вяжет. Хоть польза будет. Дома одного не оставишь, всю заначку отцовскую, щенок, вылакает!
Деревенский скептик поднял подбородок от ботинка. Захар-младший спал на столе, шевеля губами. Макар Зосимович почесал за ухом, прикинув, как Захар Захарович станет смотреться в космосе? С опухшим-то лицом… Оба Замеряй-лова, старший и младший, имели удивительную способность быстро переходить из твёрдого состояния в газообразное, особенно когда подворачивались под руку подходящие для этого дела химические реактивы.
— Нет, Захар не пойдёт. — Макар Зосимович покашлял в кулак. — На орбите валяться некогда будет, там козу искать надо. Захар твой такого наглядит, потом придётся в космос лезть, снимать оттуда. Устойчивое нужно тело в космосе, чтобы с первого стакана не падало.
Народ зашумел.
— Верно, верно. Ему и нужного направления не придашь, всё тянет налево…
Безучастная ко всему, Сергеевна опять шмыгнула носом и заскулила, вспомнив ласковое и тёплое вымя Дашки.
— Дашку жалко. Съедят её волки-то. Вы, мужики, поскорей решайте, кому наверх лезть.