Ван снова начал кашлять, хрипло и сухо — нехорошо. Я автоматически зацепился за числа: семьдесят второй — это совсем не сорок лет назад. Я помнил апрель семьдесят второго. Начало моей второй экспедиции — по старинному флотскому поверью мы стартовали во вторник, оставив на вчера несчастливые понедельники. Девятнадцатого апреля. Впрочем, старик мог ошибаться — в конце концов, поначалу в его истории даты казались второстепенной информацией.
Это была очень красивая легенда. Под рокот садящихся и взлетающих транспортов, в аромате вишневого табака и с греющим душу коньяком — такое предание вполне могло сделать Вана талисманом порта, которому пилоты сдают на хранение жетоны.
Он рассказывал, непринужденно приправляя речь солеными выражениями, о том, как трехмачтовая «Диосия» огибала мыс Бурь.
О том, как пенились буруны, темнело небо, мрачнели лица команды, а он смеялся попутному веру.
Как бросали корабль, словно щепку, разъяренные волны, а взбешенный капитан грозил кулаком вверх и сыпал проклятиями.
И как расступились в ответ свинцовые тучи, и среди них, как вода в полынье, показался участок чистого лазурного неба. А в центре едва заметной искрой сверкала звезда.
— Это Знак, трусливые отродья, сказал я команде, — Ван стукнул кулаком по стойке, осушая рюмку. — Мне плевать, от Господа он или от Лукавого, но мы пойдем на него и возьмем проклятый мыс, чего бы это ни стоило!
И они пошли, подгоняемые руганью. Солнечные лучи касались моря, и волнение на освещенном участке казалось не таким сильным. Однако едва «Диосия» пересекла почти осязаемую границу, корабль подбросило вверх, и он начал болтаться, как поплавок, поднявшись на добрых три фута выше ватерлинии.
— Я посмотрел за борт и не поверил глазам — вода пузырилась, как кофе за мгновение перед закипанием. Матросы в панике пытались покинуть судно, но я угостил свинцом некоторых из них и пообещал убить каждого, кто еще раз коснется досок фальшборта. На палубе есть возможность уйти отпетым, утешил я команду. О том, что это не Дева Мария явила нам свою звезду, все уже догадались…
— Не знаю, был ли это ад или только чистилище, но мои ребята сходили с ума один за другим. Неожиданно, без всяких зарниц и рассветов, из-за горизонта, как брошенный мячик, выскочило солнце, пролетело над нашими головами и скрылось на западе. И вынырнуло на востоке вновь. Оно вертелось быстрее, чем я успевал моргать, но палубу, корабль и участок моря на милю вокруг все время освещала дьявольская звезда, неподвижная и неотвратимая, словно острие меча над нашими головами…
Ван все рассказывал и рассказывал, а я слушал и слушал.
Про то, что судно худо-бедно слушалось на треть выглядывающего из воды руля, лениво разворачивалось, ускоряло бег на поднятых парусах, но берег, несколько раз замеченный с марса во вспышках взбесившегося светила, всегда оказывался в одном и том же месте, не изменившийся ни на йоту.
Я представлял видения, посещавшие Вана и его людей, — корабли, мелькающие еще быстрее солнца: парусные, громадные, белые, невиданной конструкции, светящиеся тысячью огней, терпящие бедствие и идущие в спокойных водах. И снова слушал.
Про то, как остатки команды, те, кто не бросился в бурлящую воду вслед за фантомами, подняли мятеж, скрутили капитана, глумились и избивали его, обещая вздернуть на фоке. Но потом решили, что это слишком легкая смерть. Они привязали его к штурвалу, пожелали семи футов под килем, спустили лодку и отправились в сторону берега. Ван видел их, пока те не пересекли черту.
— Два дня я грыз пеньковые веревки и плевал вслед сиюминутным попутчикам, возникающим в мельтешении света и тьмы. А когда освободился, добрался до припрятанного рома и не просыхал еще три дня, шатался по палубе, распевал похабные песни и снова плевал вслед. Даже начал привыкать. Но однажды солнце остановилось, а звезда, наоборот, зашаталась и низвергнулась вниз, словно Сатана, изгнанный из Эдема, оставляя за собой дымный хвост, ничем не отличимая от твоих аппарат-транспортеров. Вода перестала бурлить и поднялась до ватерлинии. Только я уже не хотел плыть дальше.
Ван покрутил в пальцах рюмку, и я разлил остатки коньяка. Старик всхлипнул.
— Я заплакал и развернул «Диосию», — из глаз старика действительно катились слезы, наполняя влагой морщины-шрамы, — я послал ко всем чертям мыс Бурь и попытался вернулся в порт.