Или не блажь? А впрочем, мне-то что с того, если, выжив под ударами белых щупалец, я буду раздавлен самим спрутом?
Смерть не бывает красивой. С каким бы героическим выражением лица ни ждал ты последнего мгновения, но когда оно придёт, это мгновение, обязательно или сходишь под себя, или судорогой сведёт физиономию в корявую гримасу. Какая уж тут красота! Какое геройство! Так, корявость одна получается и уродство. Телесное, душевное — какое угодно. Смерть, это всегда уродство, просто иногда оно бывает тихим и незаметным, особенно вначале, а иногда крикливым и бросающимся в глаза. Вот и всё отличие.
Интересно, почему я не боюсь смерти? Может, потому что ненавижу её, люто ненавижу эту мрачную старуху с нечёткими чертами лица, вечно шамкающую что-то неразборчивое, с холодными костлявыми кистями рук, на которых шелушится кожа, с провалами глаз и неистребимым покойницким запахом. А того, что ненавидишь, невозможно бояться, ибо ненависть, если она настоящая, убивает любой страх.
Пустое всё это…Предсмертные разглагольствования, покаяния… Ничего не стоит. Покоя как не было, так и нет. Где ты, Армада? Ты же близко, я чую это, звериным чутьём чую. Поторопись, а то не дождусь и выкину какую-нибудь глупость, я могу! Если бы ты знала, до чего же я устал ждать. Жить не дали по-божески, так дайте хоть подохнуть по-человечески!
Но что-то уже произошло и с ним, и вокруг него. Изменилось, преобразилось, да так, что отступать оказалось слишком поздно. Да и некуда было отступать!
Постой, постой. Как ты сказал? Подохнуть по-человечески? Безропотно лечь под каток для тебя означает по-человечески? После всего пережитого, продуманного и передуманного всё, на что ты способен, в итоге ничем не отличает тебя от обыкновенного червя? Ты! Червь! До сих пор неужели не усвоил: чтобы умереть по-человечески, нужно встать!!! Не на карачки, не скрючившись в три погибели, а прямо. Прямо! Понял, ты? Всю жизнь ты чего-то боялся…
…всю жизнь я чего-то боялся: темноты, пауков, наказания, плохой оценки в школе, увольнения на работе, уличных хулиганов, боли, крови. Надоело! Я… Я встану. Чего бы мне это не стоило, я встану.
Помнится, в юности он записал в своём дневнике: «Трусость почти всегда вознаграждается. Храбрость же чаще всего наказывается смертью. Эрнест Ренар».
Только не надо обманывать себя. Храбрость перед лицом смерти — это не храбрость, это отчаяние. Ну и пусть. Кому нужен подвиг, который не принесёт пользы и останется неизвестным? Ответ на этот вопрос он уже знал. Он нужен ей, потому что (он понял это только сейчас) она и любила его, неведомым чутьём угадав в нём его теперешнего, запрятанного в самых глубоких глубинах и самых тайных тайниках его души. Потому что верила в него всегда и сегодня привиделась не просто так…
Ему нужен — только так он сможет вернуть себе достоинство, вернуть самого себя.
Всем нужен — потому что… да не знал он, почему! Не знал, Гно чувствовал: не просто нужен, а жизненно необходим, и этого вполне хватило, чтобы сжечь все мосты к отступлению.
Сколько там в обойме? Кажется, восемь, нет, семь патронов. Семь маленьких символов жизни, сосредоточивших, вобравших в себя, в его понимании, всё, что ему дорого, и всё то, ради чего он сейчас встанет.
За жизнь!
За мир!
За любовь!
За любимых и любящих!
За живых и погибших!
За простое человеческое счастье!
Воин передёрнул затвор, погладил автомат и с достоинством поднялся. Всё замерло, и сквозь гарь, дым и пепел прямо перед собой он увидел Армаду. Всего миг они стояли друг перед другом — Человек и Армада. Она — не чувствуя себя победительницей, он — не чувствуя себя побеждённым. Всего миг. Мгновение спустя он нажал на курок. Армада ответила.
Кто знает, ЧТО шевельнулось в её клубящихся недрах? Но только Армада вдруг остановилась и, простояв какое-то время без движения, стала медленно откатываться прочь.
Много позже оставшиеся в живых, придя в себя, отстроившись, отплакав и отсмеявшись, воздвигнут грандиозный памятник, на пьедестале которого, сделанном из чёрного мрамора, будет высечено:
ВЕЛИЧАЙШЕМУ В ИСТОРИИ ЗЕМЛИ ВОИНУ
С БЛАГОДАРНОСТЬЮ ОТ СПАСЁННЫХ.
И невдомёк им будет, что был он обыкновенным, ничем не примечательным с виду, простым человеком.
Юлия Зонис
Гимн уходящим
Рассказ
В маленьком садике у входа в храм цвели хризантемы, возвещая наступление осени.
Служитель Киган, облаченный в традиционный желтый шелк — цвет времени, цвет увядания, цвет былого солнца, — доброжелательно улыбнулся Дайдзиро.