— Не знаю. Счетчики не крутятся.
— Может, они сломались?
— Сразу все?
Анар чего-то не понимал.
— Вы посмотрите, свету сколько, — обвел он рукой окружающее: три коттеджа, баню, телеграфные столбы, сидящую на скамье бронзовую Катерину Калинину. На нее свет, кстати, падал сверху — от не подключенного к линии фонаря, и Катерина почти не отбрасывала тени. Вблизи и вдали сквозь влажную влагу нежного тумана сияли, слезились, лучились искусственные солнца. Самые потрясающие, кстати, на веранде — там горкой лежали принесенные монтером лампочки. Целая пирамида светляков. Они сияли в полную мощь, хотя не были даже распакованы. А за поворотом реки во влажную темную мглу били лучи света, узкие, как зенитные прожектора.
— Это ГЭС заработала?
— Она работает с прошлого века.
— Ну мало ли. Может, вода поднялась в Чемале?
Да нет. Какая вода? Просто темную тучу несло совсем уже низко над рекой, лохматило, рвало на клочья. Кипела, пузырилась вода во тьме. Мы почти не видели сосен и лиственниц, они исчезли, как во влажном дыму, серебряно крутились воронки, и вдали, над ГЭС, бесшумно метались лучи прожекторов.
— Я потому и живу здесь, — сказал внизу Анар, — что не могу привыкнуть.
А еще вышла на нижнюю террасу Карина. Она сияла, как елка в Рождество, а всего-то был на ней голубенький халатик на узком пояске. Но она вся светилась. Она вышла на террасу в собственном облаке света, как отдельное мировое светило, и остановилась у перил, с любопытством рассматривая реку. Катерина Калинина на бронзовой скамье тоже светилась. Я знал, что Карина написала о Калининой целую книгу, но не читал, хотя, может, и интересная книга. Кипела бешеная река. Халатик ничего не скрывал. Карина выглядела почти голой, да и на Катерине бронзовое платье ничего не скрывало. Зачем таким красивым женщинам мужья, они любую тварь приручат.
— Анар! — крикнул Алекс.
— Чего тебе? — отозвался Анар.
Они явно работали на Карину, хотели привлечь внимание.
Но генеральская дочка смотрела на темную, рыхлую, на глазах разваливающуюся тучу, сотканную из влажной и грязной шерсти. Эта туча все так же бесшумно и бесконечно спускалась и спускалась низко над рекой вниз к водохранилищу Чемальской ГЭС. Округлое нежное лицо Карины омывал лунный свет. Конечно, никакой Луны в небе не было, но другие сравнения в голову не приходили. И была она будто в электрическом коконе. Прикоснись — убьет.
Сбежавший мертвец
В первый раз доктор Валькович умер в Церне.
В пультовой. Под экранами, целыми блоками включенными в сеть.
В пультовой стоял круглый стол, перед ним несколько крутящихся кресел. Доктор Валькович, как и его приятель немец Курт Хеллер, проводили перед экранами много времени, но Джон Парцер не любил засиживаться, когда вдруг все собирались вместе, прогуливался от стены к стене, негромко спорил с корейцем Кимом. В день перед отъездом именно Парцер заметил выхваченного камерой слежения человека в рыжей робе. Неизвестный влез в рабочий отсек из аварийного колодца, прихватил чей-то плеер и исчез. — «Вызовите охрану, — немедленно попросил доктор Ким. — Ыйса пулло чусэйо». — «Никаких пулло, — цинично ответил корейцу американец. — Мы следим не за ворами, а за аппаратурой».
Ким спорить не стал. И вносить происшествие в «Рабочий журнал» не сочли нужным. «У нас и так приборы обнулило ночью, — пожаловался Парцер доктору Вальковичу. — Вот Ким и нервничает. Иероглифы рисует. А техники уверяют, что все в порядке».
Доктор Валькович кивнул. Информация с датчиков, в несколько слоев покрывающих детектор ускорителя, последнее время поступала на экраны почти непрерывно. И споры шли почти непрерывно. Когда доктор Валькович полез в настенный шкафчик, Ким пробормотал: «Чонбу ильсан сочжипум-имнида». — «Да я только заберу свою баночку». Валькович выловил из шкафчика стеклянную баночку из-под алтайского меда. «Смешно». Кто-то обклеил ее свинцовой фольгой, выдавил на фольге звезду с узкими извивающимися лучами. «Чыльгоун ёхэныль. Счастливого пути».
И они улетели.
Ким улетел, американец улетел.
И немец покинул Церн. И англичанин.
«То маннапсида!» — «В следующем году увидимся снова».
Доктор Валькович остался в пультовой один. Его манило удобное кресло.
Но когда он заваривал чай, свет внезапно мигнул. Может, из-за сверхурочной работы техников, монтировавших магниты на нижней галерее коллайдера. Валькович машинально сунул пустую баночку в сумку (через несколько часов он тоже уезжал в аэропорт) и открыл «Рабочий журнал», решив свериться с последними записями Парцера и Кима. Он помнил, что несколько часов назад американец делал записи и ворчал на иероглифы, которыми кореец иногда украшал журнал.