— Ты следишь за Малым Дворцом?
Дайдзиро произнес это немного слишком резко, но брат не обратил внимания на его тон. Махнул пухлой ладонью.
— Конечно. Ты же беспечная птичка тоичи, тебя в собственной постели зарежут — ты и не заметишь, все будешь свиристеть свою песенку.
Вот тебе и ранимая душа, нуждающаяся в братской опеке! Дайдзиро стало совсем неприятно. Как будто он говорил не с Дайтаро, а с самим Моносумато, — а ведь Хайдеки не подсылал к старшему принцу убийц. Юноша отвернулся и уставился в стену.
— Что, не нравится?
Дайдзиро обернулся. Губы Дайтаро скривились в улыбке, и это была грустная улыбка. Юноша пожалел о своей вспышке. Государственные дела редко требовали благородства и часто — низости. Наследник принимает на себя чужую вину и чужое бремя…
— Вот, посмотри…
Дайтаро пошарил под подкладкой хаори и вытащил смятый листок.
— Подметные письма. Их находят каждый день, и у тебя, и у нас в Большом. Не говоря уже о листовках на каждом заборе, хорошо еще, что народ здесь по большей части неграмотный…
Младший принц расправил записку. Слова были знакомые — о глупости и развращенности правителей, о беспечности их слуг, об угрозе, глядящей с неба. Задумайтесь о судьбе ваших детей… да, ясно, кому принадлежит авторство письма. И вдруг ясно вспомнилось: тускло освещенный подвал, печатный станок, пахнущие свежей типографской краской листы. Как радовался учитель, получив наконец этот станок, который привезли тайком, по частям, из Германии! В том, последнем Киган-ори ему зачем-то понадобилось выпускать газету…
— Свобода, — говорил Акира, с удовольствием вдыхая резкий типографский запах. — Свобода, Дайдзи, всегда начинается со слова. Если верить местным религиозным деятелям, все началось со слова, но свобода — особенно. Слова заставляют задуматься. Как жаль, что у нас так мало школ, да и те при монастырях… Нам нужно побольше грамотных.
— Зачем слова, когда есть ори? — пожал плечами ученик.
— Вот дурачок, — покачал головой Бишамон. — Ори — это же для самых близких, больше даже для себя самого. Это очень внутреннее. Даже ши-майне я могу показать лишь избранным — дюжине, двум дюжинам. А слова… ими можно сдвинуть народы. Тысячи, миллионы людей, Дайдзи, слушающих, понимающих, думающих…
Юноша прогнал непрошенное воспоминание и усмехнулся. Акире хотелось, чтобы открыли новые школы. Дайтаро радуется тому, что простонародье не умеет читать. И оба, что самое обидное, правы.
— О чем задумался?
Младший принц поднял голову и, пожав плечами, ответил:
— Хайдеки не дурак. Он не станет рассчитывать только на листовки. Посмотри, что играют сейчас в уличных театрах…
— Да. Да!
Дайтаро стукнул кулаком по лежанке. Младший принц подумал, до чего же это нелепо. Во дворце, в зале Совета трясущий щеками и размахивающий кулаками толстяк еще мог бы выглядеть властным. В пахнущей гнусным зельем курильне он был просто смешон.
— Значит, ты понимаешь. Ты понимаешь, что надо сделать!
— Что? — вяло поинтересовался юноша.
— Не получилось в первый раз, получится в третий. Я ведь слышал о вашей встрече с Хайдеки. Кажется, он склонен тебе доверять. Договорись о новом свидании. Сделай вид, что согласен принять его предложения. И…
— И что? — невесело усмехнулся принц. — Пырнуть его кинжалом? У твоих первоклассных убийц не получилось, а у меня получится?
— Зачем кинжалом? Есть быстрые яды…
— Он и в тот раз ничего не ел и не пил, не станет и теперь.
— Можно устроить засаду. Шестерых не хватило, но с двумя дюжинами не справится никакой оборотень.
Юноша вздохнул и поднялся с лежанки. Старший принц недоуменно моргнул.
— Ты куда?
Дайдзиро посмотрел на брата с сожалением.
— Неужели ты сам не слышишь, как глупо то, что ты предлагаешь? Не понимаешь, что беда совсем не в Хайдеки, будь он хоть трижды оборотнем? Ну, убьешь ты его, а куда денутся земляне и лемурийцы?
Наследник хитровато улыбнулся и склонил к плечу голову.
— А ты их видел?
— Кого?
— Землян. Или лемурийцев. Кого-нибудь.
— Я видел геодца. Да ты его и сам видел.
— А на нем написано, что он геодец? Откопал оборотень какого-то длинного белоглазого выродка, нарядил в черный балахон…
Брат зашарил рукой по лежанке, ища и не находя трубку. Взгляд его сделался рассеянным и блуждающим.