– А то, – весело отозвался старик, – что еще делать-то?
– Ни фига себе, сказал я себе, – Шаталов вздохнул, снова хотел напомнить, что не видит в этом никакого смысла, но промолчал.
Старик бросал в разрытую землю зерна – в этом было что-то мистическое, какой-то сатанинский ритуал, ритуал смерти, умирания, погребения, – и Шаталов думал, как бы дед не похоронил заживо самого Шаталова, а ведь от сумасшедшего всего ожидать можно.
– Ну все, умывай свою харю чумазую, ужинать будем, – приказал дед, расставляя на столе тарелки с пооббитыми краями, вытаскивая из печи что-то горячее, дымящееся.
– Это что, овсяная каша, что ли? – недовольно спросил Шаталов.
– А ты что хотел? Манну небесную? Ну нет, парень, это тебе не Лондон-Париж…
– Да ничего, деревня она деревня и есть. В Москве сейчас все в ресторанах суши, роллы, вы не пробовали? Я три раза пробовал, так и не понял, что это такое… Ни фига себе, сказал я себе…
Старик молчал, кивал потихоньку, посматривал в окно, как будто ждал, что произойдет что-то необычное.
– А что же поле? – осторожно спросил Шаталов. – Ну вот, мы там запахали, посеяли, а дальше что?
– Увидишь, увидишь, – закивал дед, – вот, утром, парень, проснешься, все и увидишь. Утро вечера мудренее.
Шаталов кивнул, мужественно проглотил ложку слизистой горячей смеси, тоже посмотрел в окно, в студеную темноту ночи, – казалось, в поле что-то шевелится, что-то живет…
– Ну что, вставай, что ли! Вставай, вставай, Второе Пришествие проспишь! – кто-то мягко, но сильно тряс Шаталова за плечо, кто-то сдергивал его с полатей. Шаталов вскочил, посмотрел на телефон, – часы показывали шесть утра, это было рано, непростительно рано, в такое время полагалось приходить из клуба и ложиться спать.
– А что случилось-то?
– Да что случилось, на работу пора идти, дальше поле пахать.
– Да вы что… в такую рань… Подождет это поле, никуда оно не убежит.
– Вот как говоришь, – дед рассмеялся, – нет, брат, поле, оно ждать не будет, поле, оно дело такое… Сегодня будем за домом пахать… Ну, вставай, вставай… Вот тебе хлебца на завтрак, и будет с тебя… Все, пошли.
Шаталов вышел из дома, лошадь уже стояла у околицы, поглядывала на людей, ждала, когда можно будет начинать работать. Шаталов добрался до околицы, что-то торкнуло его, заставило обернуться на поле, которое они пахали вчера, – и парень чуть не закричал. Все поле сплошь было покрыто зелеными колосьями, они тянулись к свету, росли и желтели на глазах, и Шаталов не понимал, не верил себе, как такое возможно. Как будто пока он спал, прошло целое лето, – но нет, трава и деревья были все такими же черными, мокрыми, мертвыми, как и положено им ранней весной.
– Ни фига себе, сказал я себе… – прошептал Шаталов, – а… а как это?
– А так это. Ну что уставился, пошли дальше землю рыть, ты привыкай, тебе же здесь пахать да работать…
На следующее утро колосья стали желтыми, мохнатыми, старик сказал, что это рожь, и что ее нужно убирать. Он дал Шаталову серп («Косить-то умеешь? Ну так я тебя научу»). Убирать рожь было трудно, очень трудно, серп казался живым, он так и норовил укусить человека за ногу, вместо того чтобы срезать тугие колосья.
– Это знаете, как в передаче, типа там «Форт Боярд»… – вспомнил Шаталов. – Дают всякие задания, и нужно их выполнить, а кто не выполнил, тот вылетает.
– Да никуда ты не вылетишь, куда ты денешься, в самом-то деле… Да как ты серп держишь, как держишь, вот ведь как надо, вот… Ну ничего, я тоже когда-то такой был, ничего не умел, отец меня все по загривку хлопал…
– Это реалити-шоу надо делать или репортаж, – вздохнул Шаталов, чувствуя, что падает с ног, – или фильм… а кассовые сборы…
– Еще чего выдумал! Ты знай давай серпом маши, все, все, немножко осталось, одна полоса… Ну вот как хорошо, теперь все это молотить будем, а потом на мельницу понесем.
– Мельница? А, я слышал что-то такое, чертова мельница…
– Да не чертова, а самая обычная. Ну пошли, пошли, работы-то непочатый край…
Шаталов все еще не понимал, зачем он все это делает, работа казалась бессмысленной, глупой, изнуряющей, как будто высасывала из человека все силы. Он еще надеялся, что это какой-то розыгрыш, что его снимает скрытая камера и его будут показывать по центральным каналам – потому что какой смысл делать что-то, если тебя не показывают по центральным каналам? Шаталов ждал чуда, чуда не происходило, и когда он нес тяжелые мешки с мукой, ничего не происходило, и когда старик велел месить тесто, чуда не произошло.
– Вот так, теперь в печь их давай суй, – приказал дед, – вот хорошо, теперь и отдохнуть можно, и подремать чуток, только ты меня через полчаса разбуди, непременно разбуди, слышь?