Хватит топтаться на маргиналиях, хотя в переводе с языка римлян это слово всего-то и означает что «комментарии на полях», то есть то, чем я сейчас занимаюсь. Но все равно не буду задерживаться, иначе мы с вами ой как долго не увидим конца этого затянувшегося маршрута.
Последняя на нем остановка – сама повесть «Шкатулка рыцаря», давшая название сборнику.
По направлению она детектив, жанр, который мне очень нравится.
Детектив по своей природе рационален. Даже если он мистический. Есть преступник, и он должен быть найден. Следствие ведут знатоки. Преступление должно быть раскрыто. Формально у Прашкевича все на месте. И «ведут», и «знатоки», и «преступник». Преступник, правда, оказывается не тем преступником, настоящего преступника мы не знаем, да и есть ли он вообще, настоящий?
Безумие персонажей повести, безумие ее атмосферы, значащие «незначащие» детали, привлекающие «отвлекающие» подробности выводят эту повесть из ряда, традиционно называемого детективным. Это… это литература, как ни банально говорить это вслух.
«Черные альпинисты, или Путешествие Михаила Тропинина»» – часть бесконечной Йокнапатофы, которую Прашкевич пишет всю жизнь и всякий раз у него выходит по-новому. И «Альпинисты», и «Уроки географии», и «Апрель жизни», и «Бедекер», и «Адское пламя», и «Красный сфинкс», и «Теория прогресса», и множество других работ автора, о которых я не упомянул выше и вряд ли, наверное, уже упомяну, – все это та Гренландия, или, скорее, Плутония, скрытая в глубине памяти и затянутая наслаивающимися пластами времени, которая притягивает, как магнит, и взывает, как пепел Клааса.
«Адское пламя» – это подступы к «Красному сфинксу» («Истории русской фантастики от В. Ф. Одоевского до Бориса Штерна»), о нем, я надеюсь, разговор будет отдельный.
«Проза Сибири» – ее я упоминал раньше, цитируя письмо Штерна. Прашкевич напечатал в этом журнале мою повесть «Пещное действо», собирался напечатать «Бегство в Египет», но, как сказано в «Беседе», «пришел дефолт и все скушал». Я, когда вышло «Пещное действо», представлялся знакомым и незнакомым людям как известный сибирский писатель Александр Етоев и в доказательство предъявлял журнал. Это вызывало уважение.
Вопрос о влиянии на язык прозы поэтического опыта писателя и о разнице подходов при работе с прозаической и поэтической речью, заданный Ларионовым под финал «Беседы», – тема довольно интересная, но в основном она интересна специалистам и участникам серьезных литературных студий. Фантастам и увлекающимся фантастикой (а главный читатель этой книги – думаю, именно они) подобные проблемы по барабану.
Но я буду не я, если не доставлю себе удовольствие сплясать румбу на той площадке, где из тех, кто меня сейчас, возможно, читает, некому плясать.
Прашкевич рассуждает об интонации. Правильно, между прочим, рассуждает. Можно побывать в Париже и умереть, ни строчки о Париже не написав, потому что не нашел интонацию. И в том же Париже или, допустим, в Грасе сесть писать о России, о былой патриархальной деревне, в которую тебя не вернет никакая литературная премия, даже Нобелевская.
Для писателя поэтическая работа никогда не проходит даром. Тот же Бунин писал свою прозу так, как писал стихи, и не пиши он стихов, неизвестно как сложилась бы его проза. Андрей Белый вообще не разделял писательство на стихи и прозу. Есть роман в стихах «Евгений Онегин», есть поэма в прозе «Москва – Петушки». Одно перетекает в другое, живет, другому не противореча.
В поэзию можно превратить что угодно. И в чем угодно можно обнаружить поэзию. Вот, читаю рекламу чая: «Зеленый хани-буш, лимонная трава, кусочки киви, листья бушу, аромат тамаринда». «Ройбуш, миндаль, белые лепестки шоколада». Ну не поэзия ли? Выстройте последнюю строчку столбиком и получите готовое хокку. Или хайку? Подскажите, как правильно.
Обнаружить-то ее в чем угодно вы обнаружите, только будет ли обнаруженное поэзией, вот в чем вопрос. Поэзия, литература, любое искусство – это прежде всего организация. Хаос может выглядеть поэтично, но он не поэзия. Искусство значит нечто искусственное, сделанное руками. Природа без человека не создает произведений искусства. Тютчевское
Не то, что мните вы, природа: Не слепок, не бездушный лик — В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык…– поэтический образ, созданный человеком, не более.
Природа создает Ниагарский водопад, всполохи северного сияния, в багрец и в золото одетые леса, снег, искрящийся под ногами. Но даже сады Семирамиды при всем деятельном участии природы невозможны без вмешательства человека. Природе не хватает человеческих рук, глаз, головы, фантазии. Ей не хватает творческого огня. Ветер, вода, стихия могут выточить из камня фигуру какого-нибудь человекоподобного великана, но должен придти художник, чтобы убрать все лишнее и антропоморфное изваяние превратить в изображение ангела.