Мы протиснулись в темный закуток — бывшую Лялькину детскую, а теперь мой персональный угол.
Я кивнула на продавленное кресло. Присаживайтесь.
— Как вас зовут?
— Софья.
Имя удивительно ей шло.
— Я не знаю, что мне делать, — она жадно глотала слова. — Мужа своего уважаю, мы двадцать лет вместе. Всякое было, но уважение сохранить удалось. Мы давно уже больше, чем супруги, — родные люди. Но ситуацию, в которой я оказалась, муж не поймет. Со мной такое в первый раз. Какая-то больная, ненасытная страсть. Он младше меня на двадцать лет. Я все время боюсь, что он найдет себе молоденькую девочку и будет с ней счастлив. А я? Что тогда будет со мной?
— Ничего хорошего. Останетесь с мужем — сохраните благополучие и видимость счастливой жизни. Ваш любовник все равно уйдет.
— Когда? К кому? Они вместе работают? Не надо меня жалеть — расскажите!
Она была обречена, но не понимала этого. Мелькнул образ рано состарившегося человека, любившего Софью без всяких условий и обязательств. Просто за то, что она есть. Сердце мужа билось теперь спокойно, намеренно замедляя ритм.
— Неужели вы не понимаете? Я умру без него.
Я и так это знала. Еще одна картинка. Зернистый стоп-кадр в духе Хичкока. Ванна под голубой мрамор. Бурая вода медленно остывает. В глазах так и не усмиренное отчаяние.
— Вы можете что-нибудь сделать? Говорят, вы способны менять будущее.
— Кто говорит?
— Говорят. Ну, сделайте так, чтобы он был со мной. Пожалуйста! Что вам стоит?! Я сегодня от мужа ушла. Назад дороги нет. Он не простит. Все простит, только не это. Он думает, что я его из-за старости бросила. А я из-за любви. Может быть, последней. Ну, пожалуйста! Измените мне судьбу!
Она просила о невозможном, не зная цены этого желания.
— И как же ее менять? — я позволила себе усмешку. — Я ж не врач — там отрезать, здесь пришить.
— Думала, вы знаете. Ритуал, может быть, какой-то? Магический? Приворот? Порча?
Каждый человек умеет три вещи: управлять страной, играть в футбол и проводить магические ритуалы.
— Судьба — не имя, сменить нельзя, можно.
— Что?!
— Изменить ход событий. И то не целиком — флажками отметить, куда идти.
— Я согласна! Делайте!
— Хорошо подумали?
— Хочу быть с ним. Остальное — неважно!
Мальчик был красив, порочен и дерзок. Созданный для глянца, но не для любви. Мальчик за компьютером быстро, словно боясь опоздать, набивал текст — из ошибок и позерства. Вчитываясь, я автоматически исправляла ошибки и мирилась с позерством:
«Привет. Хочешь откровенных разговоров? Тебе нравятся мальчики? А мне нравятся такие, как ты. Какие? Вкусные… ну, блин, зрелые, сексуальные».
Он поглядывал на телефон. Зазвонит?
Дрожа от холода и жажды, я проникла в острые грани его будущего. Едва не порезалась. Пустота в тридцать. Лысина в сорок. Одиночество в пятьдесят. Но сейчас ему двадцать, и его любят.
Судьба осклабилась, бросив вызов. Никогда не говори «невозможно». Скажи: может, да, может, нет.
Поначалу пальцы не слушались, когда я распутывала рисунок судьбы, едва не обрывая основные нити и сложные узелки. Но вот в моих руках оказался пучок разноцветной человеческой пряжи. Осторожно сплела первую косичку, завязала первый мотив, отделяя нужные нити от ненужных. Постепенно проявился и узор разделенной любви — ровный, почти совершенный. Без узелков.
Из носа хлынула кровь. Я плела узор, надеясь успеть.
Успела. Когда вены были готовы взорваться, завязала последний — алый — узелок.
— Все. Он будет с тобой.
Софья с ужасом смотрела на мое белое лицо. По полу расползались кровавые кляксы.
— С вами все в порядке?
Я помотала головой, указав скрюченными пальцами на ее мобильный телефон. Он ожил, издав замысловатую мелодию.
— Да, мой сладкий. Ты один? Соскучился? Конечно, я еду. Муж? Я ушла от него. Скоро получу развод. Что? Ты счастлив?
Она отключила телефон. На губах играла улыбка.
— С ума сойти. Соскучился и даже выключил компьютер. Приготовил ужин и ждет. Подумать только, он ждет меня! — Швырнула деньги на стол, толстую пачку, и сладко потянулась. — Не зря мне вас рекомендовали. Вы действительно ведьма.
Она не спросила, как долго он будет вместе с ней. А я не сказала. Зачем лишать человека столь короткого счастья?
Когда она ушла, я с трудом поднялась с кресла, ничего не чувствуя. Все выжгло. По стеночке, по стеночке. На кухню.
Олег успел выкурить всю пачку. Его глаза, как и мои, были мертвыми. Он знал, что произойдет.
— Опять? — Лялька едва не плакала. — Ты же обещала!
Я достала из холодильника початую бутылку водки и выпила ее всю — винтом.
Дальше — темнота.
То был, наверное, самый сильный запой. Я стремительно теряла человеческий облик, расплачиваясь за содеянное. Но ни секунды не жалела. Почему-то казалось, что один этот мой поступок перевесит прошлые грехи.
На следующий день Олег забрал дочь и куда-то уехал. Или мне так запомнилось? Не знаю. Сейчас и неважно.
Иногда выныривала из забытья, встречала у порога незваных гостей и ворожила, протискиваясь в узкую щель чужого будущего. Слонялась по квартире, то и дело, натыкаясь на зеркала. Не понимала, откуда в нашем доме столько зеркал.
Уже потом Олег признался, что это был совет психотерапевта: «Ваша жена увидит, во что превратилась, и вернется в семью». Хреновый психотерапевт.
Второй
…Я очнулась.
В жизни ничего не изменилось.
Все так же бухтел телевизор, все так же пальцы студил холод, все так же бил озноб одиночества. В настоящем не было ничего, что могло бы удержать. Если нет Олега, зачем жить?
Телефонный звонок — он всегда внезапен. Даже и тем более, когда его ждешь.
— Что делаешь? — Судя по звукам, Дима сидел в ресторане. Пианист играл «Killing Me Softly». Довольно неплохо играл. Даже по телефону.
— Ужинаю.
— Я по делу.
— Выкладывай.
— Нам надо жить вместе. Тогда я не буду ни с кем встречаться. Тебе же нужен мужчина в доме?!
— Зачем?
— Любой женщине нужен мужчина. В доме. В жизни.
Бросила трубку.
Любой женщине нужен мужчина. Смешно. Мать внушала мне эту мысль с детства: хорошие девочки выходят замуж, хорошие девочки рожают детей, сидят дома и никогда не изменяют мужьям.
Хорошей девочкой я никогда не была. Когда же тебе за сорок, глупо прятаться за мужскую спину.
— И откуда в тебе, глупой бабе, столько феминизма, столько стремления к свободе? — удивлялся Олег. — Ты же из себя ничего не представляешь.
— Что ж ты меня, такую дуру замуж взял.
— Когда я тебя брал, ты дурой не была.
— Получается, ты меня сделал такой?
— Дура!
Он уходил. Хлопок двери — холостым выстрелом. Но я не боялась, что Олег не вернется. Тогда наша связь была сильнее, чем любовь или ненависть. Я была его дурной привычкой. А дурные привычки можно бросать бесконечно.
Терпение Ляльки лопнуло в мае. Вспомнить бы, какой год на дворе стоял. Ну, неважно — календарные отметины ненадежны. Особенно по прошествии времени.
У нее тогда с учебой проблемы начались, из двоек не вылезала, да и с подружками не задалось. Натура скрытная, в себе все держала. Как я ни пыталась, так и не смогла увидеть, что у нее в душе: плотные тяжелые шторы. Посторонним вход воспрещен.
Я была посторонней.
Фотография того периода. Улыбающийся Олег, напряженная Лялька, и я — бледная тень в иссохшем теле. Я тогда только-только курс лечения прошла. Дала домашним слово, что больше никаких гаданий на дому. Да и вообще наш дом — наша крепость. И в нем не должно быть чужих. Только Олег, Лялька, я и моя маман по праздникам. В виде исключения. Мы обычная нормальная семья. Я домохозяйка. У Олега бизнес начал налаживаться. Деньги в доме были. Вот он и решил: