Все тогда были какие-то бешеные, повсюду можно было обнаружить признаки кипучей деятельности. Одно за другим беспрерывно прибывали новые подразделения, роты, полки, дивизии, в названиях которых он, человек, в общем-то, гражданский, всегда путался; ускоренными темпами возводились укрепрайоны, рылись километры окопов, десятки, если не сотни, блиндажей и бункеров (до сих пор на руках ныли мозоли от лопаты), эшелонами, самолётами и вертолётами доставлялись горы вооружения от морских кортиков (откуда и зачем здесь в таком количестве?!) до чего-то грандиозного, даже на непросвещённый взгляд напоминающего мобильную пусковую установку ракет средней дальности.
И уж, конечно, путаница была сплошь и рядом. Путали всё: ополченцев с регулярными частями, иностранцев со своими, периметр укрепрайона с основной оборонительной линией, оружие с провизией, день с ночью, нездоровый румянец паники с ввалившимися, покрасневшими глазами после четырёх суток без сна… И как проклятие и наваждение, ежесекундно слетало со всех уст произнесённое на разных языках, но с одним выражением слово — Армада.
Никто не знал, откуда она появилась, как никто не знал и каким образом её остановить и возможно ли это вообще. Вопли ужаса и бессвязные сообщения, поступавшие из стран, первыми подвергшихся вторжению, поначалу не вызывали ничего, кроме раздражающего недоумения и плоских шуток насчёт особенностей иностранного юмора.
Потом всякая связь оборвалась вообще и сразу, словно одним мощным ударом был уничтожен весь космический арсенал Земли на орбите — от спутника-шпиона до орбитальных станций. Планета в одночасье ослепла на один глаз, оглохла на одно ухо и потеряла одну карающую длань. Это подействовало отрезвляюще, и сразу же на континентах начались лихорадочные поиски противника, чуть было не кончившиеся преждевременной катастрофой.
А когда разобрались — было уже поздно. Нечто огромное, настолько странной формы, что казалось бесформенным, вовсю ползло по планете, не оставляя после себя практически ничего. Тогда-то с чьей-то лёгкой руки её и окрестили Неумолимой Армадой, а так как никто не знал, что она представляет собой в действительности, то название осталось, прижилось.
За считанные дни была создана Объединённая армия, численность ополченцев измерялась миллионами. Пожалуй, это была единственная в истории человечества война, на которой не было дезертиров. Просто бежать было некуда, да и не успевали убежать…
Собственно, ответный удар был нанесён почти мгновенно, но последствия его повергли военных в состояние тяжёлой депрессии. Никаких последствий просто не было: ракеты и бомбы, достигая цели, бесследно исчезали, словно проваливаясь в бездонную пропасть; эскадрильи и эскадры погибали на подступах, не успев даже понять в чём дело; миллионные армии, до сих пор считавшиеся непобедимыми, за доли секунды смешивались с землёй, вызывая у оставшихся в живых новые приступы безысходного страха.
Ужас положения проявлялся ещё и в том, что саму Армаду никто не видел. Те чудовищные потери, которые подкосили спокойствие и самоуверенность землян, были нанесены всего лишь передовыми отрядами Армады, названными так исключительно по аналогии, так как ничего общего с подобными образованиями они не имели и в помине. Просто небо вдруг темнело, пока не превращалось в непроглядно чёрное, и на фоне мрачного бархата начинали метаться ослепительно белые полосы, похожие не то на лучи прожекторов, не то на хвосты комет. Когда иллюминация заканчивалась, внизу не оставалось ничего живого или сколь-нибудь целого. По рассказам чудом выживших после такой свистопляски земля напоминала гигантскую пашню, только «плуг», десятки раз пройдя по живому, не переворачивал почву, а словно вдавливал её с невероятной силой, оставляя после себя ровные отутюженные полосы. Очутиться в полосе удара было равносильно неминуемой смерти.
Через три дня по прибытии Армада послала им первую весточку. В расположении части вдруг объявился ободранный и окровавленный человек, который при гробовом молчании окружающих хватал всех подряд за грудки, заглядывал в глаза, моргая опалёнными веками, и громко с придыханием шептал:
— Молитесь, молитесь, дети мои! Ибо Ад на земле и грядет!
Позже с большим трудом выяснили, что он был капелланом некой части, расположенной как раз на месте предшествующего укрепрайона. А через два часа было официально объявлено, что связь с передовой прекратилась ещё утром… С капелланом им довелось встретиться ещё раз, когда два угрюмых офицера усаживали его в машину для отправки в тыловой госпиталь. Заметив старых знакомых, он вырвался, подбежал к ним и, сняв с груди крестик, положил его на ладонь и протянул им.
— Молитесь, дети мои, ибо Ад грядет. Возьмите крест и молитесь! Господь не оставит, Господь спасёт, — шептал он, а в глазах читалась такая боль, что поневоле верилось — грядет.
Остановившись, бросив лопаты, они смотрели на него, мечущегося, полоумного, но не смеялись, не прятали ухмылки, потому что за внешней решительностью и непоколебимостью тонкой струйкой в их душах шевельнулся могильно-холодный страх.
Воин не взял тогда крестик то ли по наитию, то ли по неведомому и непонятному вне войны суеверию. Крестик у свихнувшегося капеллана взял их командир, молоденький сержантик с детскими чертами лица и ломающимся во время приказов голосом.
А тем же вечером они попали в полосу. Сержантика разнесло в клочья, большинство же просто расплющило с хрустом и чавканьем. Ту технику, которая не взорвалась, вмяло в землю вместе с людьми. От укрепрайона не осталось ровным счётом ничего, кроме пятен на развороченной и утрамбованной земле — красных, бурых, коричневых, стальных… Ночами, забываясь на несколько тревожных минут, он слышал стоны, крики, резкие приказы вперемешку со взрывами, и этот страшный хруст и чавканье справа, слева, спереди и сзади — повсюду. Абсолютная беспомощность и осознание невозможности хоть что-нибудь сделать, и отчаянная попытка ухватиться за жизнь, и гибель — и надо всем этим чёрное беззвёздное небо с безмолвно мечущимися белыми щупальцами.
Причины собственного спасения для него самого до сих пор оставались загадкой. Помнилось только, что накануне он стоял возле склада боеприпасов и по всем законам должен был быть разорван на куски, потому что полоса прошла точнёхонько по складу, этак наискосок. Очевидно, это его и спасло, а взрывной волной забросило в соседний блиндаж. Тут бы ему и помереть, но полоса, как заколдованная, опять прошла мимо, только половину бетонной стены срезала, как ножом, не задев его. Позже он заметит как раз с покорёженной стороны смятый корпус бронемашины с уже потемневшими пятнами крови на обломках. Вот, значит, куда полоса шла. Вот они, спасители…
Когда он понял, что жив, нахлынувшая было радость вновь обретённого бытия быстро отступила, уступив место разуму. Добраться до своих — нечего было и думать. До следующего укрепрайона (они ещё ничего не знают? или уже поняли, ЧТО означает потеря связи, и сидят, и молча смотрят на свои дрожащие руки?) было не менее двадцати пяти километров, и пытаться преодолеть их хотя бы на брюхе было полным безумием.