И решил тогда Илья в след Садко пойти, дабы пред князем да его дружиною того на чистую воду вывести. Прошёл за ним во двор палат княжих, а там столы от явств всяких ломятся, мёд хмельной рекой разливается! Горожане толпятся вокруг, угощениям радуясь. Садко приказал полог с телег своих снять, и увидел народ честной бочки винные.
– Налетай, друзья, вот гостинец вам мой в честь святого дня богом посланного! – Садко приговаривал, сам же дальше пошёл в сени княжие. Расступились стрельцы, пропуская купца, затворив за ним дверь, скрестив секиры свои – не пройти чрез них, не затеяв свар.
Что же делать ему? Как в хоромы пройти? И увидел Илья, как из дверей в стороне блюда с явствами новыми выносятся стряпчими. Подошёл он к ним, преступил чрез порог, но не шагом простым, а каликов тропой перехожею. И не в кухню вошёл, а прям в княжьи комнаты. Зал сей народом полнился, все за столами сидели богатыми. С одной стороны рать была, с другой – бояре почтенные, во главе ж восседал князь Владимир-батюшка с женою прекрасницей. Слева сам Садко присел, справа – митрополит, поди Левонтий, раз крест золотой на груди висел. Всюду кубки звенели наполненные, поднимались за здравие княжее.
Стрельцы-охранители, было, к Илюше кинулись, как увидели, что тот к князю идёт. Увидал Владимир сего отрока юного, и махнул им рукой, мол, подходит пускай. Никто ж кроме него словно и не заметил появление сего молодца, дружина песнь затянула казацкую, бояре меж собой всё шепталися. Лишь в газах Садко, Илья прочёл узнавание, а Левонтий освятил себя крестным знаменьем. Встал Владимир князь, и гостям кивнул, чтоб замолкли те, и промолвил Илье тихим голосом:
– Кто таков ты есть, добрый молодец? С чем пришёл сюда? По делам каким?
– Здравствуй буде ты, княже киевский! Отрок я простой, Илья Муромец…
– Ну, коль к нам пришёл, так садись за стол, будем праздновать.
– А скажи мне, князь, о чём радость вся, когда прочие всюду слёзы льют?
Не стерпел сей дерзости, воевода один, он на ноги вскочил и вскричал Илье:
– Ты почто, глупец, дерзить князю удумал?!
– Не серчай на него ты, Добрынюшка, – молвил ласково князь. – Коль не знаешь ты, Илья Муромец, в день святой сей мы победу празднуем над Литовóю подлою. Воротился только Добрыня с победой назад…
Посмотрел на воеводу Илья и сказал ему:
– Коли так, Добрыня Никитич, шлёт тебе своё благословение и Микула Силянинович…
– Микула? Ты откудова знаешь его? – Воевода спросил.
– Пока земли зорил ты литовские, Микула за курцовцев насмерть стоял супротив войска ордынского. Пока мёдом хмельным глотки здесь заливаете, передают там по рукам тризны брáтину…
Замолчал Илья, глядя в очи Добрынюшки, видя слёзы в них. Закричал же князь боярам своим:
– Вы почто, собаки презренные, не сказали мне о набеге татаровом?!
– Не серчай на нас ты, князь-батюшка, не хотели мы омрачать твою победу славную…
Ох, кричал же князь на боярых мужей, а они в ответ лишь попрятались.
– Расскажи, Илья, как всё было там. Христом-богом клянусь, что не ведал я о случившемся…
И поведал тогда обо всём Илья Муромец.
– А не брешишь ли ты о ратных делах своих? – воспрошал Илью богатырь по правую руку Добрынюшки.
– Ты поверь, Алёша, мне на слово. – Слово взял вдруг Лука Толстоременников. – Этот отрок на вид и не витязь совсем, да в одиночку одолел шайку Соловья он разбойничью. Не будь с нами его, не вернуться живёхоньким мне с того полюшка…
– Истинно молвишь, Лука, бог не даст соврать, – подал голос Колыбанов Самсон Самойлович. – Мне Христос нашептал – Илья нашего поля ягодка!
Вдруг из-за стола боярского поднялся Степанов Дюк, и голосом под стать телесам своим необъятным промолвил он:
– Верю ему, я князь-батюшка. И не такими богатырями славными земля наша полниться!
– Коли так, то о тебе мы наслышаны, славный молодец. – Подошёл к нему Владимир князь, заключил Илью в свои объятия. – Стань же братом мне, храбрый Муромец, на защиту стань духа русского.
И Добрыня Никитич подошёл к Илье:
– Богатырская наша рать с тобой обратит в бега врага лютого. Окажи же милость нам, прими предложение княжее.
Обратились все взоры на Илью Муромца, витязи видят в нём собрата равного, только очи Алёши в сомнении; бояре смотрят да слова им молвить не велено; патриарх перешёптывается в сторонке с попами прочими, недоверьем ощерившись; Садко же смотрит на ему хорошо знакомого отрока и кивает с искренней радостью ли? Замыслил чего не иначе, Илюше подумалось, что ещё ждать от собаки, что торгует невольными. Выведу тебя я на воду чистую, не уйти тебе от суда справедливого…