Может, Владимир не хотел впутывать Донского в свои отношения с Олегом - полк великого князя не участвовал в разорении Рязани. Разослав сторожи, Иван Уда остановился в лесостепи между Тулой и Пронском, прикрыв рассеянные отряды Храброго. Тула - передовая крепость Москвы, стоящая посреди рязанских владений, - не была разрушена. Жители приготовились к осаде, но потрёпанная Орда не решилась на приступ и далеко обошла оборонительные валы Тулы. Вблизи Дикого Поля степняки почувствовали себя в безопасности, зная, что рязанский князь их не преследует, а дымы и зарева пожаров у себя за спиной они принимали за дела своих отставших отрядов. Отступающие теперь задерживались на станах, и сторожа Тупика на берегу какой-то речки, бегущей в Дон, обнаружила большой транспорт Орды с полоном и добычей, охраняемый тысячей воинов. Сила - за тем, кто наступает, - Тупик решился напасть. Создавая видимость многочисленности своего войска, он разделил отряд на сотни и в сумерках две из них направил в обход вражеского стана - ударить навстречу друг другу вдоль берега. Третью сотню повёл сам.
Ночное поле, осыпанное ледяной крупкой, посвечивало жёлтыми искрами, тени всадников, скользящие по стылой полёглой траве, напоминали о волчьей стае, крадущейся к задремавшим отарам. Но не с овцами предстояло иметь дело разведчикам. Множество красноватых огней мерцало вдали, очерчивая расположение врага. В лёгкой одежде на конном ходу пробирало, а Тупик думал о полураздетых пленниках, привязанных к ордынским повозкам. Утром степняки оставят на месте привала закоченевшие тела и пойдут дальше. Полоны они нахватали изрядные, а дорога отберёт здоровых и крепких рабов. Тупик ехал в голове сотни, между Варягом и Микулой. Плотная трава глушила стук копыт, огоньки разрастались, уже долетал визг подравшихся лошадей. Вот справа на речке кагакнул гуменник, слева крикнул сыч - Копыто и Додон подавали весть начальнику сторожи, что к нападению готовы. Потянуло дымком - один из сакмагонов вёз зажжённый витень, прикрывая его рукавом: горящие стрелы послужат сигналом общего удара. Набежали тучки, потушили ущербную луну, закрутились снежинки, сильнее замерцали костры вражеского стана, в их свете начали угадываться таборы распряжённых повозок, являлись человеческие фигуры и силуэты лошадей. Юрт не было видно, - значит, отряд расположился ненадолго. Чуть опоздай московская сторожа, его бы и след простыл. Снег высветлил ночное поле, зачернела урема позади расположения врагов. Вдруг надрывный крик пронёсся в тишине ночи, заставив Тупика вздрогнуть. Так кричат женщины, когда у них на глазах прикалывают детей. Может, какой-то полонянке приснилось её пленение или на руках матери застывал ребёнок? Ничто не переменилось в ордынском становище: степняки продолжали греться у костров, иные, оголясь по пояс, трясли над огнём вшивые рубахи, тягучая песня не прервалась, даже не сбилась в течении.
Из заснеженной травы поднялись две серые фигуры и простуженный голос спросил:
-Кара-Манул?
Отряд остановился.
-Сотник Баркан от мурзы Адаша, - ответил по-татарски сакмагон-толмач из-за плеча Тупика. - Чей - отряд?
-Тысячник Бадарч гонит полон в Сарай. Какие новости вы везёте? Верно ли, что Адаш поймал пронского князя и овладел его казной?
-Верно. Повелитель дарит воинам четыре повозки серебра.
Караульные защёлкали языками и растворились в темноте. Сотня вышла к середине лагеря, где гуще всего горели костры. Уже различались голоса, пофыркивание коней у походных коновязей. Ржание послышалось в середине русского отряда. Сидящие у ближних костров воины примолкли и повернули головы.
-Стрелы! - приказал Тупик.
Зазвенели тетивы луков, и раздуваемые в полёте фитили горящих стрел прочертили в сумраке малиновые полосы. Топот коней, брошенных в карьер, обвалом рухнул на стан врага. Сакмагоны напали молча. Ни кличей, ни команд - лишь топ и храп лошадей, красные высверки стали в свете костров, свистящие удары, лопанье кож и хруст костей - застигнутые врасплох кочевники не успевали обнажить оружие. Молчание истребителей словно зачаровало степных воинов и лишило голоса.
Но вот гортанный крик, злой и властный, раздался у берега, где стояло несколько юрт, и Тупик рассмотрел рослого воина в тёмном халате, размахивающего копьём. Наян сзывал к себе нукеров и они бежали к нему, обнажая оружие. Если враги начнут сбиваться, а убегающие воротятся, то сакмагонам несдобровать. Тупик устремился к высокому, тот выбросил копьё, Орлик взвизгнул, почуяв в теле ледяное железо, и, жалея коня, Тупик удержал его поводом и шенкелями, едва не выскочил из седла, распластавшись в рывке, достал голову врага концом клинка и слышал, как она лопнула. Подбегающие шарахнулись прочь, в речку, Орлик воспрянул, повинуясь шенкелям, и вынес Тупика к коновязи на опушке уремы, где сбилась толпа ордынцев. Её уже терзали всадники, казавшиеся великанами в снежной лунной темени - Микула, Варяг, Никола... Кочевники ныряли под сбившихся лошадей, обрезали перепутанные чембуры и, вырываясь, бежали за речку. Похоже, Копыто со своими уже на другом берегу - там рявкнул "медведь": Кряж отпугивал степняцких лошадей, которых спешенные беглецы подзывали свистом. С толпой у коновязи было кончено.
-Гнать надо, Василь Андреич! - крикнул Варяг. - На том берегу у них - заводные. Кабы не сгуртовалась там орда? Им за потерю полона всё одно - погибель!
Алёшка - прав: надо ждать нападения - бежавших за речку врагов всё ещё больше, чем воинов русской сторожи. А нападающий - это не застигнутый у костра за поджариванием вшей.
Разведчики сотни стягивались к начальнику, и Тупик бросил коня в воду. Слева слышался плеск и раздавались удары. Скоро оттуда появился Додон со своими и крикнул:
-Вишь ты, нечистые! Оне и пеши бегают, ровно наши.
Воины засмеялись. Из сумерек выкатился ещё один отряд, Копыто осадил скакуна возле начальника:
-Задали корму донским ракам, Василей!
-Што у тебя, Иван?
-У меня - ладно. Неладно там вон, у дубравы. Вишь, сбиваются, змеи, в клубок - очухались. Их там с полтыщи.
Снежок перестал, и вблизи дубравы на лунном поле шевелилось чернильно-серое, размытое пятно.
-Слушай меня все! - крикнул Тупик. - Бьём в середину чамбула, на полном ходу. Как прошибём, Копыто со своими берёт правых, Додон - левых. Я же развернусь и ударю сбоку или в затылок сначала левых. Правых добьём все вместе. Мечи - вон!..
Три русские сотни достигли середины поля между речкой и рощей, когда чернильное пятно ордынского отряда потекло навстречу по лунному снежку.
-Хук! Хук! Хук! - разорвал ночь крик степняков.
-Урр-раа! - заревел впереди русской лавы Копыто, и три сотни голосов отозвались раскатистым: "Рра-аа!" Русские всадники отнимали у степняков даже их клич.
Сошлись в сумерках, разрываемых тусклыми вспышками стали. Отвернуть не могли ни те, ни другие, хотя никто, вероятно, не стал бы преследовать убегающих в ночных перелесках. За спиной у одних стоял темник со своими палачами, у других за спиной коченели на заснеженном берегу сотни, а может, тысячи братьев, сестёр и детей, обречённых на гибель и рабство. Когда уже русские сотни прошибли лаву врагов, Орлик под Тупиком споткнулся и пропахал грудью поле, и Васька едва успел выпростать ноги из стремян да выбросить руку с мечом в сторону, чтобы не напороться. От удара о мёрзлую землю перехватило дыхание и перед глазами пошли круги. Сотни уже развернулись, бой распался на расходящиеся клубки, Тупик оказался посередине. Орлик, задирая голову, заржал рядом, тревожно и тоскливо, с усилием поднялся на передние ноги, пошатываясь, встал над хозяином. Тупик с хрипом втянул воздух, вскочил и ухватился за шею коня, чтобы устоять. И как ещё Орлик пронёс его через реку и сшибку?