...Тимур готовился к войне с тем, кого сам же подсаживал на трон Золотой Орды и кто стал теперь его злейшим врагом. Летом 1395 года на Северном Кавказе, между Тереком и Кубанью, два хищника Орды сцепились в битве за право царствовать в окрестном мире. Десятки тысяч убитых устилали поле, но ни та, ни другая сторона ещё не хотела уступать. Правое крыло Тимура было разгромлено, заколебался его центр, и казалось, победа склоняется на сторону войска Золотой Орды. И тогда шестидесятилетний хромец повёл в бой последний резерв и сражался впереди своих воинов. Его левое крыло, устроенное наподобие сильнейшего русского крыла на Куликовом поле, прорвало вражеский строй. Тохтамыш мог удержать победу, прояви он ту же решимость, что и его враг, но Тохтамыш боялся Тимура, как всякий, кто укусил кормящую руку, боится этой руки. Хан бежал. Последствия поражения оказались плачевными: мурзы стали предавать его. Оставшийся за Волгой Едигей на помощь ему не пришёл. Преследуя врага, Железный Хромец дошёл до Волги и на её берегу короновал на царство Золотой Орды одного из чингизовых потомков, выбрав поглупее. Тохтамыш, однако, не сложил оружия, и Тимур по его следам вторгся в пределы Руси...
В Москве задолго до посланника Тохтамыша получили вести о полчищах Тамерлана. Рязань вооружилась. Её полки стягивались к Оке, где Василий и Олег решили единой ратью заступить дорогу врагу в глубину Руси. Поднялись и соседи. С востока уже подходили полки Нижнего Новгорода, с севера - тверские полки во главе с сыновьями Михаила Александровича. Великий Новгород прислал вестников, что его ратники уже выступили, намереваясь соединиться в пути с дружинами псковичей. С запада приближались к Москве полоцкие, смоленские и брянские стяги. Полки южных городов из удела Владимира Храброго уже стояли в Коломне. Туда, в Коломну, на место общего сбора русской рати, и собирался отъехать Василий с ближними боярами.
Слушая склонённого мурзу, молодой государь казался суровым. Из-под золотой шапки с алмазным крестом его светлые глаза смотрели поверх головы просителя. Что виделось этим глазам? Казалось, гневное слово вот-вот сорвётся с его уст, но в двадцать четыре года многое переживший князь умел сдерживать чувства.
-Ладно, мурза, - сказал едва окрепшим басом. - Передай своему хану: на Руси убогих не бьют - пущай приходит, не выдадим на расправу. А Тамерлана встретим не хуже, чем Мамая.
Карача, кланяясь, попятился, а князь спросил:
-Где - ногайский эмир Едигей?
-Не знаю, великий государь, - ответил Кача. - Наверное, он - в своём улусе. А может, у Тимура.
Василий промолчал. Ни беглый Тохтамыш, ни Корийчак, посаженный на царство Тимуром, ни другие искатели трона Золотой Орды его не занимали. В Орде поднимался новый Мамай - тот, что однажды предлагал ему покровительство и дружбу. Цену этой дружбы Василий знал. Но пока у порога Руси - иное страшилище. Сакмагоны принесли весть, что Тамерлан занял Елец, князь которого был рязанским данником, и среднеазиатское войско ничего не оставляет на своём пути. Значит, и Русской земле кровавый завоеватель готовил башни из человеческих голов.
Через день великий князь покинул столицу. У переправы близ церкви Николы Мокрого он смотрел полки. Блистая оружием и доспехами, шли броненосные конные дружины во главе с воеводами Иваном Удой, Василием Вельяминовым и Константином Боровским. Красовались в кованых сёдлах витязи Андрея Ростовского, Василия Ярославского, Андрея Стородубского, Фёдора Моложского и Ивана Холмского. Тверичане, нижегородцы, брянцы и смоляне приветствовали кличами юного государя и великих воевод, в чьей седине сверкала слава побед над Ордой на Воже, Непрядве и под Волоком-Ламским. Стуча окованными колёсами, колонной двигался огнебойный наряд. На передней повозке с прикованной литой пищалью восседал старый пушкарь Пронька Пест. Парой лошадей правил его пятнадцатилетний помощник Ванька Чех, напросившийся в Коломну погостить у родственников, но втайне мечтающий посчитаться с Ордой за погибшего отца. После наряда потянулись пешие рати, во главе которых по-прежнему стоял воевода Тимофей Вельяминов.
Боброк-Волынский уронил слезу.
-Видел бы Дмитрий Иванович...
Постарел великий воевода, легко увлажнялись его выцветшие глаза. Тяжко перенёс он безвременную смерть своего питомца и государя. От старых ран недужилось Боброку, давно не водил он ратей, но в совете великого князя был первым боярином. Теперь же не усидел в тереме, надел стальную броню на израненную грудь и опоясался мечом.
По другую сторону от Василия на серо-стальном коне восседал Владимир Храбрый. В сорок два года был он всё так же сухощав и крепок, лишь морщины на лице стали глубже да борода побелела. Но его глаза стали другими - в серой глубине их поселилась печаль, впервые явившаяся на кровавом поле под Волоком. На Храброго великий князь оставлял Москву.
К середине августа стотысячная русская рать стояла на Оке. С севера и запада через Москву и Серпухов подходили новые полки. Чтобы укрепить дух народа и войска, великий князь велел Храброму и митрополиту Киприану доставить в Москву из Владимира икону Богоматери - Покровительницы Русской земли, когда-то вывезенную из Киева основателем великого Владимирского княжества Андреем Боголюбским.
Войско Тимура, опустошив Елецкое княжество, двигалось вверх по Дону. Солнечный август сулил сухую и тёплую осень. Теперь у Тимура было даже больше всадников, чем в начале похода: потери, понесённые в битве с Тохтамышем, с лихвой восполнила Золотая Орда. От перебежчиков и узнал владыка Азии, что великий московский князь с полками стоит на Оке.
-Как велика - его сила? - спросил хромец мурзу, служившего у Тохтамыша главным разведчиком.
-Вся Русь, повелитель. У Донского столько не было.
Перебежчик хотел доставить удовольствие новому владыке, полагая, что для того нет большего наслаждения, чем умножать собственную славу, сокрушая бесчисленные вражеские армии, но лицо повелителя царей стало кислым. Двухсоттысячная орда остановилась на донском берегу.
Летние дни уходили, а Тимур сидел в шатре, и его в эти дни окружали муллы, гадатели, звездочёты и толкователи снов. К старости Железный Хромец стал суеверным. Впрочем, сейчас он только делал вид, что вопрошает судьбу, а на деле ждал вестей из передовых отрядов. И вести, наконец, пришли...
У берегов речки Красивая Меча, где пятнадцать лет назад русские воины захватили тыловой стан Мамая, две тысячи лёгких всадников Тимура встретились с крепкой сторожей, высланной от русского полка охранения, действующего за Окой. Числом мечей сторожа втрое уступала врагу, но её воевода Василий Серебряный решил не уклоняться от боя. В виду строящихся сплошной лавиной сотен Орды он напутствовал начальников:
-Враг станет охватывать и окружать нас - того не бойтесь. Орда встречного удара не выносит. Как она расхлестнётся перед нами, ты, Алёшка Варяг, со своей сотней вцепишься в левую половину, а ты, Микула Тур, - в правую. Костьми ложитесь, но штоб висели на них. Я же с остальными стану ломать орде хребёт. Туго придётся - отход по трубе. - Воевода усмехнулся в свои пышные сивые усы и спросил. - Чего принахмурились? Давно с ханами не миловались, боязно, што ль?
-Привыкнем, боярин.
-Вот и начнём привыкать. Да помните: за нами - Непрядва!
Воины Тимура стояли неподвижно. Русские тоже не спешили в бой: начальник сторожи имел приказ - от переговоров не уклоняться. Москва не искала войны, она лишь готовилась защищаться.
Богатурам Железного Хромца скоро надоело только смотреть на врага, который, судя по всему, и не собирался показывать спину при одном блеске самаркандских мечей. Наянов Тимура, никогда не имевших дела с русской конницей, обманула малочисленность врага - они устремились вперёд и приняли встречный удар, уверенные, что охватят и вырубят затиснутый в кольцо отряд противника. Случилось то, что случается, когда хотят остановить булатный клинок жестяной заслонкой: весь центр ордынского чамбула полёг, его порядок распался, и через полчаса сечи "непобедимые" бежали к своим станам, сея тревогу и смуту.
Хотя владыке преподнесли иную картину боя, он без труда извлёк истину из путаных слов наянов, но взыскивать ни с кого не стал: мелкие поражения он считал уроками больших побед. И хорошо, что русы проучили кое-кого из мурз. Но Тимур задумался о судьбе Мамая, которого считал когда-то опаснее всех ханов, взятых вместе. Только поэтому он подсадил на трон Золотой Орды Тохтамыша.