-На три двора было четверо человек с парнем да дедом. Баб и девок - пятеро, да мальцов - с дюжину. А теперь трое человек - нас.
-Вашего боярина как величать?
-Мы - княжьи люди, казаками пришли на здешнюю землю. Я - с-под Киева, дед - он всю жизнь по земле бродил, детей растерял, одна внучка осталась. Тут вот осел, на вольных землях, век доживать... Другие - тож кто откуда. Взял нас Олег-то под себя, тягло дал. А тиун наш - в Холщове селе, вёрст за двадцать отсель.
-Ты сядь, отец. Голову перевязал бы - напечёт рану, беда.
-Благодарствую, боярин Василей Ондреич. Молиться за тя будем - оборонил ты нас от полной погибели.
-Молитесь за великого князя Дмитрия Ивановича, за его руки длинные да крепкие, что ныне до Дикого Поля достают.
Мужик набычился.
-Неча нам хвалить московского князя. С татарами ратничает, наводит поганых на нашу землю, а как Мамай в прошлые годы зорил нас, дак не шибко-т он поспешал на выручку.
Глаза витязя метнули огонь.
-Говоришь, не шибко спешил? А вы с вашим государем шибко звали нас? И ныне зова пока не слышали. Или ваш князь думает дружбой с Мамаем уберечься? То-то, гляжу, она оборонила вас от напасти.
Мужик, понурясь, смолчал.
-Додон, смажь-ка рану княжьего человека монастырским бальзамом да перевяжи потуже. У него от татарской булавы щель в голове - того и гляди, остатний ум утечёт.
Позванивая бронёй, боярин разнуздал жеребца, зачерпнул ржицы в посеребрённый шлем, воткнул его в сноп перед мордой коня, подошёл к пленнику, сорвал с него путы, в упор разглядывал угрюмое опущенное лицо, отличительный знак на железной рубахе возле оплечья.
-Ишь, ты, начальник сотни, большой наян, а с десятком в разъезд послан. Видно, на то есть причина. Ну-ка, ребята, сдерите с него железную сбрую, а то жарко, видать, мурзе.
Авдул остался в шёлковом синем архалуке с серебряными монетками вместо пуговиц. Рыжебородый покосился на серебро, потом на добротные, шитые из оленьей кожи сапоги сотника, но боярин сказал:
-Оставь его, Копыто, негоже мурзе сверкать голыми пятками да голым пузом.
-Попадись ты ему, Василей Ондреич, он тя пожалеет, он твою справу со шкурой сдерёт, - процедил Копыто сквозь зубы.
-Не я же ему попался, - усмехнулся боярин. По-ордынски спросил. - Как звать тебя, наян? Из какой орды-племени пожаловал?
Сотник выпрямился, его глаза блеснули усмешкой, заговорил по-русски:
-Не ломай языка, боярин. Воин Авдул знает речь врагов, чтобы знать их мысли. Послал бы тебя к Мамаю обо мне сведать, да высоко тебе до повелителя Золотой Орды. Спроси темника Араб-шаха, он когда-то взял меня в войско. Волей Аллаха ты с ним скоро увидишься.
-Увижусь, коли пожалует.
-Там, - сотник ткнул в небо. - Араб-шах умер. Ты тоже скоро умрёшь. Поищи его там, ты должен знать хана Араб-шаха, того, что употчевал ваших воевод на реке Пьяне красным вином.
Сотник ощерился, заметив, как помрачнел боярин. Да как же не помрачнеть русскому воину при имени реки Пьяны, где за год до Вожи полегла рать союзных князей! Тогда Москва вступилась за Нижегородскую землю, которой угрожал пришедший из-за Волги хан Арапша. Многие князья встали под знамя Дмитрия Ивановича, привели свои полки. Но тут пришла весть, будто ещё большая сила грозит Москве с юга. В прошлом не раз бывало, когда враги с разных сторон нападали на Русь. И решили князья на совете: Дмитрию Ивановичу и Боброку-Волынскому с частью сил идти под Москву, остальным стеречь Арапшу на Волге. Ушли два князя-воина, а замены-то им и не нашлось. Каждый воевода в свою дуду задудел, один другому не захотел подчиниться, и пустили в небрежение ратный порядок: ни разведки, ни охранения не высылали, шли налегке, доспехи везли на телегах, топоры и сулицы даже на древки не были насажены. Князья охотой тешились, пиры устраивали на природе. Враг того и ждал, у него глаза и уши на каждой версте. Ударили отряды Арапши на русское войско с разных сторон, погуляли мечи басурман по головушкам славян. Сердце кровью исходит - два брата Васькиных легли костьми на берегах Пьяны. Да что его горе - княжество Нижегородское доныне в развалинах, и побитую рать не поднимешь, а как бы она теперь пригодилась Руси!
Разгневался Дмитрий Иванович, узнав о несчастье. Давно началось это: разорят ордынцы рязанцев или нижегородцев, сожгут литовцы смоленские посады, потопчут немцы и шведы новгородские земли - у московитян и их князя руки к мечам тянутся. И хотя много ещё на Руси недовольных крепнущей властью Москвы над окрестными уделами, и ни великим князьям, ни их подданным не по нраву именовать себя "младшими" по отношению к московитянам, - в лихие времена люди всё чаще оглядываются на Москву, на её растущую силу.
Выспросил Дмитрий Иванович очевидцев кровавого пира на Пьяне, собрал в Кремле служилых бояр и детей боярских - вплоть до десятского начальника. Были там люди не только московского полка, но и много тех, кого пригнал в Москву ордынский смерч, бушевавший в восточных землях Руси. Вышел князь на крыльцо в сопровождении Бренка, Боброка, брата Владимира Серпуховского, оглядел собрание, повёл рукой вокруг: "Вот вам - мой стольный град и все московские земли, что за ним лежат, а также уделы, Москве подвластные. Берите, делите, владейте, обороняйте от ворогов аль отдайте им, как Нижний отдали, я же боле - не государь вам. Скроюсь в вотчинной деревне на покое, не то в монастырь уйду - княжеские грехи перед Русской землёй, перед её народом отмаливать". Поклонился толпе и уже повернулся, как разразилась буря: "Государь, отец родимый! Не оставляй!.." Сверкнул глазищами исподлобья, вцепился руками в пояс, сказал: "Государя кличете, да на что он вам? Кого я поставил большим воеводой над войском, что оставалось под Нижним? Помните?! А кого слушали те, кто прибег оттуда псом побитым? И те, которые без чести полегли там и войско с собой положили?.. Себя они слушали, свои желания, свою гордыню. Коли завтра новое дело заварится, снова то же будет? Снова из-за дурости воевод реки русской кровью наполнятся? Нет, в таких делах я вам - не помощник. Все вы - храбры и умны, так и догадайтесь, отчего татары колотят нас непрестанно". Не успел князь шагу ступить - выбежал на крыльцо поседелый в битвах, покрытый шрамами сотский Никита Чекан, пал на колени, поймал полу ферязи князя. "Государь, выслушай! Твой гнев - справедлив, но разве мы, воины, дети твои, его заслужили? Сколько раз ходили с тобой в битвы за честь Москвы, за обиды Русской земли, а было ль так, чтобы кто-то не исполнил даже малой воли твоей? И много ль наших-то на Пьяне оставалось? Горстка. Кабы мы с тобой были там, разве допустили б этакий разброд и небрежение?! Много ещё в удельниках своеволия - так ты души воров нашими руками! Суди, государь, приказывай, казни и милуй, а нас, детей своих, не бросай. Не бросай войска, града стольного, народа русского - иначе будешь ты хуже всех крамольников вместе. Не бросай нас в час тяжкий!" Дмитрий отшатнулся, потом шагнул вперёд, наклонился и поцеловал старого воина. Тот прижал полу ферязи к лицу, сквозь слёзы сказал: "Дмитрий Иванович! Посмотри на своих седых воевод. Десятилетним отроком в княжеское седло тебя посадили, берегли пуще глаза, не щадя животов, Русь под твою руку собирали. Вырос наш государь, и люб он Москве, её народу. Теперь бы нам с тобой завершить дело великое, а ты... Беды ещё будут и погорше этой, но ты будь твёрд - перестоим!" Дмитрий встретил взгляд Боброка, вздохнул. "Спасибо тебе, Никита Чекан. - Усмехнулся. - С монастырём погодим - во гневе сорвалось. Вороги-то наши, небось, уж руки потирают. Пусть! А мы будем мечи вострить". Стоящая на коленях толпа качнулась к Дмитрию, из заднего ряда пробирался кто-то из бояр, прибежавших с Пьяны. "Казни, государь, меня, пса окаянного, - не слушался воеводы, не уберёг дружины, вели срубить мою воровскую голову!" Дмитрий жестом заглушил крики. "Взыскивать нынче не стану. Виновные себя наказали, да так, что лютее казни не придумаешь. Крови русской и без того довольно пролито. Давайте о деле, бояре... Ведомо ли вам, что кроме Пьяны-реки есть ещё речка Калка