Второе слово этого освобождения - солидарность; не марксова солидарность, организованная сверху донизу каким-то правительством и навязанная либо хитростью, либо силой народным массам; не та солидарность всех, что является отрицанием свободы каждого, и которая даже там становится ложью, фикцией, имеющей в качестве реальной подкладки рабство; но солидарность, которая, напротив, является подтверждением и осуществлением любой свободы, берущая свой исток не в каком-то политическом законе, но в собственной коллективной природе человека, в силу которой никто не свободен, если все люди, которые его окружают, и кто оказывает хоть малейшее влияние, будь то прямое или косвенное, на его жизнь, тоже не свободны. Эта истина была великолепно выражена в правах человека, написанных Робеспьером, который объявил, что "рабство презреннейшего из людей - это рабство всех".
Солидарность, которую мы требуем, вовсе не должна быть результатом искусственной или какой-то авторитарной организации, она может быть только стихийным продуктом общественной жизни, как экономической, так и духовной; результатом свободной федерации интересов, чаяний и общих тенденций. Ее основы - равенство, коллективный труд, становящийся обязательным для каждого не в силу законов, но в силу вещей и коллективной собственности; в качестве направляющего света - опыт, то есть практика коллективной жизни и науки; и, как конечная цель, учреждение человечества и, следовательно, крах всех государств.
Вот идеал, не божественный, не метафизический, но человечный и осуществимый [1], только он соответствует нынешним чаяниям латинских и славянских народов. Они хотят полной свободы, полной солидарности, полного равенства; одним словом, они хотят всего человечества, и они не удовлетворятся, даже на временной и переходной основе, меньшим, чем это. Поклонники Маркса назовут их чаяния сумасшествием и это уже давно делается; но это вовсе не отклонит их от цели, и они никогда не променяют ее великолепие на явно буржуазную нищету марксова социализма.
Восстание коммуналистов в Париже положило начало социальной революции. Значение этой революции состоит даже не в довольно слабых опытах, которые у нее была возможность и время осуществить, а в идеях, которые она возбудила, в живом свете, который она пролила на подлинную природу и цель этой революции, в надеждах, которые она повсюду пробудила, и тем самым в мощном потрясении, которое она произвела в народных массах всех стран, но, в особенности, в Италии, где пробуждение народа датируется этим восстанием, главная черта которого - бунт Коммуны и рабочих товариществ против государства. Этим восстанием Франция одним махом возвысилась в своем статусе, и Париж вновь прославился как столица мировой революции под носом и под пушками натасканных Бисмарком немцев.
Эффект его был столь огромен повсюду, что сами поклонники Маркса, все идеи которых были опрокинуты этим восстанием, оказались вынужденными снять перед ним шляпу. Они сделали больше, наперекор элементарной логике и своим настоящим чувствам, они провозгласили, что его программа и цель совпадают с их собственными. Это была действительно потешная, хотя и вынужденная смена образа. Они должны были это сделать, под угрозой быть захлестнутыми и покинутыми всеми, настолько мощными были страсти, которые эта революция пробудила во всем мире.
Также надо восхититься смелостью, равно как и ловкостью господина Маркса, который, двумя месяцами позже, имел дерзость созвать конференцию Интернационала в Лондоне, чтобы представить ей свою жалкую программу. Впрочем, эта дерзость объясняется двумя вещами. Прежде всего, народный Париж был истреблен, и вся революционная Франция, за очень малым исключением, была на время принуждена к молчанию. И потом, подавляющее большинство французов, приехавших ее представлять в Лондоне, были бланкистами, и я думаю, что ясно изложил причины, толкнувшие бланкистов к поискам союза с господином Марксом, который, чтобы не встретить противников в полномочных представителях Парижской коммуны в Лондоне, нашел у них в тот момент сильную поддержку.
Известно, как в остальном эта конференция была топорно сработана; она была составлена из приближенных господина Маркса, заботливо отсортированных им самим, плюс несколько одураченных. Конференция проголосовала все то, что он счел нужным ей предложить, и марксова программа, превращенная в официальную истину, оказалась навязанной как принцип, обязательный для всего Интернационала.
1
Осуществимый в том смысле, что его реализация будет гораздо менее трудной, чем марксовой идеи, которая наряду с бедностью своей цели, представляет еще и серьезное неудобство быть абсолютно неосуществимой. Уже не в первый раз умелые, справедливые люди, выдвигающие практические и возможные вещи признаются утопистами, а те, кого сегодня называют утопистами, завтра будут признаны практичными людьми. Абсурд марксовой системы состоит как раз в той надежде, что, чрезмерно сужая социалистическую программу, чтобы сделать ее приемлемой для радикальных буржуа, они смогут превратить их в бессознательных и невольных слуг социальной революции. В этом большая ошибка; все исторические примеры нам доказывают, что союз, заключенный между двумя различными партиями, поворачивается всегда в пользу наиболее реакционной; этот союз непременно ослабляет наиболее прогрессивную партию, уменьшая, искажая ее программу, разрушая ее силу духа, ее веру в себя; в то время как, когда реакционная партия лжет, она находится всегда и более, чем когда-либо, в своей тарелке. Пример Мадзини, который, несмотря на свою республиканскую жесткость, провел всю свою жизнь в сделках с монархией, и который при всем своем несомненном таланте, в итоге был ею одурачен - этот пример не должен быть потерян для нас. Что касается меня, то я без колебаний заявляю, что все марксовы кокетства с реформистским, либо революционным радикализмом буржуазии не могут дать иных результатов, чем уныние и дезорганизацию зарождающейся силы пролетариата и, следовательно, новое укрепление существующей силы буржуазии.