— Это большая честь для меня, Наири!
Анна еще что-то говорила, уточняла, показывала... Кхемара смотрела, как она судорожно прижимает к себе ребенка и только кивала в ответ. И сама распорядилась:
— Передайте капитану королевских рорагов, чтобы увеличил охрану в покоях сына Наири до её возвращения. Аня, не беспокойся — я буду защищать Кьета даже ценой собственной жизни.
Решившись наконец передать сына Кхемаре, Анна повернулась к адъютанту:
— Где Эйр? В лечебнице?
— Нет, в казармах. В Доме Лекарей. Я провожу...
— Нет! Останься с Кьетом, — велела Анна и вышла из комнаты.
За порогом её ждала Рийта.
— Живая! — кинулась к ней Анна.
— Наири, — Старшая Фрейлина присела в церемониальном поклоне. Её примеру последовали остальные девушки. Служанки и рабыни упали на колени.
— Это что? — Анна оглядела огромную свиту.
— Таков приказ королевы. Приличия должны соблюдаться, несмотря ни на что...
У входа ждали носилки. Рабы уткнулись лбами во влажную плитку — пусть погода стояла не жаркая, а пыли хватало, и несколько раз в день двор поливали водой и тщательно мыли.
Анна уже отвыкла от всех этих церемоний. Приучить к новым правилам свиту оказалось трудно, но вполне реально. Здесь же, в королевском дворце, ритуалов придерживались строже, чем хранили верность.
Носилки миновали мощеный двор, проплыли под каменной аркой и их обступил сад. Анна уже бывала в этом его уголке: Кхемара тщательно следила за красотой своего дома и гордилась ровными дорожками, чистыми прудами, в глубине которых резвились рыбки, так похожие на тех, что плавали в озере, окружающем Харм Белых облаков, изящными мостиками и легкими лодками, что качались на волнах.
— Остальные жены и наложницы вольны обустраивать жилище по своему вкусу. Увы, не у всех он есть, — жаловалась королева, но в личные предпочтения обитателей женского двора не лезла. Пока они не начинали оказывать влияние на остальных. Сорняки неповиновения и нарушения приличий Кхемара выпалывала безжалостной рукой, как хороший садовник.
Так же она следила за всем остальным хозяйством. Везде царил порядок и покой. Только за благолепием, поражавшим взгляд и слух, скрывались самые жестокие и хитроумные интриги. Анна однажды сунула в них нос и поняла: все, что она читала о гаремах — бред сумасшедшего. Наложницы никогда не были глупыми дурочками, мечтающими о роскоши и красивых тряпках. Такие здесь не выживали. Их использовали другие, более умные женщины и выкидывали после использования, как грязную салфетку. Выживали в этом гадюшнике самые умные и практичные. Безжалостные. И ничего удивительного, что потом они успешно влияли на политику государства: как правило, она шла на пользу стране. Естественный отбор эти женщины проходили жестокий. В живых действительно оставалась сильнейшая. Остальные или гнили в земле, или влачили существование в роли вечно прислуги.
Анну передернуло, кода она подумала, что могла оказаться в подобном месте не в качестве воплощения богини. Но размышления о судьбах мира и истории немного отвлекли от страшных мыслей об Эйре. Как он там? Сильно ли ранен? А может, при смерти?
Анне казалось, что она сейчас рехнется, но мысли крутились, как хомяки с колесике и не было ничего, за что можно было бы зацепиться. К счастью, носильщики шли быстро. И вскоре Рийта подала Наири руку, помогая подняться с высоких подушек.
Анна огляделась. В этой части Дворца она никогда не была.
Прямо перед ней возвышалось призмистое, длинное здание, сложенное из красного, неправильной формы кирпича. Черепица на крыше напротив, поражала невероятным изумрудным цветом — совсем, как трава вдоль посыпанных песком дорожек.
Тяжелые створки разошлись без скрипа, и на низкое, но широкое крыльцо высыпали рораги. Узнать магов было нетрудно. Выпрямив спину, Анна двинулась мимо склоняющих колени мужчин к входу в Дом Лекарей.
32
Бледное лицо на бледной подушке. Бинты на коже почти не заметны... Анна вздрогнула — она уже видела такое. Сердце пропустило удар — показалось, Эйр не дышит. Но вот грудь качнулась раз, другой... Спит!
— Капи...
Она чуть не рукой закрыла рот сопровождающему. И махнула рукой свите:
— Все вон, — прошептала беззвучно.
Они вышли, не издав ни звука, что казалось невозможным. Анна осталась наедине с Эйром.
Она так и не выслушала о его состоянии. Казалось важным увидеть самой, понять самой, но все же главное — увидеть. Пусть беспомощного, пусть искалеченного, без рук, ног, но — живого.