Холодная вода озера обжигала, но горячие камни, на которых было так удобно лежать после купания, согревали очень быстро. Уходить не хотелось, и Анна вытягивалась на серых валунах не заботясь, что ко-то увидит — рядом был только Эйр.
А он смотрел, как вернувшаяся после родов в форму Анна ныряет в прозрачной воде, как грациозно выходи на берег... и едва сдерживался. Хотелось взять её прямо там, на нагретых солнцем плоских валунах и любить, любить, пока не вырвется и приоткрытых губ стон, не помутнеет взгляд карих глаз а тело не выгнется в судороге оргазма. А потом... Эйр запрещал себе думать — отныне судьбой Анны был целибат, но шальные мысли возвращались и мечты становились все ярче, смелее... Не выдержав, Эйр скидывал одежду и с разбега уходил в ледяные глубины озера. И плыл, плыл, пока легкие не начинали гореть от недостатка кислорода. А потом выныривал и долго приходил в себя, а по плечам и голове били упругие струи маленького водопада. Его узкая строка рассекала невысокую скалу и хлестала поверхность озера, заставляя пениться и взрываться брызгами.
Все в месте это еще помогало справиться с возбуждением. Пока перед глазами снова не появлялась Анна.
Она понимала, какого её рорагу. И старалась держаться чуть в стороне. Но он не позволял: прикосновения — все, что осталось им двоим. Целомудренные, мимолетные прикосновения.
Сопровождающие старались не мешать. Они оставались, а в то, что Эстрайя выдержит, не верил никто. Но для инкуба смерть — всего лишь прекращение существования. Тем же, кто уходит, предстояло провести жизнь вдали от родных, друзей, страны... А верховному Рорагу и Наири предстояла настоящая пытка: быть рядом с любимым, но не сметь любить.
37
И все же, как ни берегли их, как не тянули с отъездом, а время уходить в Храм Обретения наступило. И как же отличалось прошлое путешествие от нынешнего!
Тогда её бережно несли на носилках, укрывая от солнца большим зонтом, а от духоты — огромными опахалами. Теперь же Анну укачивало на спине одногорбого верблюда, на руках хныкал Кьет, и ветер кидал пыль в лицо, забираясь под вуаль.
Беспокойство ребенка передалось матери, а когда вдали показались изогнутые когти скал, охраняющих вход в Храм Обретения, к нему добавилась паника. Вспомнились темные переходы, призрачные светлячки, а главное — руки, словно тянущиеся из глубин самого ада.
Стон, заставляющий думать о призраках, зомби и прочей нечисти, накрыл пустыню. Верблюды взбесились. Эйр немыслимым прыжком оказался за спиной Анны и, перехватив Кьета, отправил её вниз. Мягкий песок неожиданно больно ударил в бок, вышибая из легких воздух. Рядом мягко приземлился рораг.
— Кьет, — Анна потянулась к сыну, но охнула: спину как раскаленным штырем пронзили.
— Вставай... — прямо перед лицом оказалась припорошенная песком рука. Анна уцепилась за ней и кое-как поднялась на ноги.
Вокруг буйствовал хаос. Верблюды ревели и высоко вскидывали голенастые ноги, взбивая песок. Ремни, крепящие груз, рвались и то тут, то там с горбатых спин падали мешки. Всадники не могли справиться с животными, те взбесились и не слушались ни повода, ни плети...
— Бежим! — Эйр увлек Анну в сторону скал.
Бежали медленно. Ноги вязли в песке, путь то и дело перекрывали верблюды, норовящие если не убить, то хотя бы свалить с ног. А еще этот жуткий стон...
Эйр сжимал зубы и тянул, тянул Наири к Храму. Её головной убор сбился, лицо раскраснелось от жары и бега, по нему ползли ручейки пота, размывая пыль и грязь.
— Кьет... — она запыхалась. — Дай... мне.
— Береги дыхание, — отрезал Эйр.
Ребенок заходился плачем, его визг бил по ушам и перекрывал даже гам, поднятый верблюдами. И саритами.
Они появились прямо из-под земли. Просто встали во весь свой исполинский рост, и песок ручьями стекал по доспехам, оседая у громадных ступней, напоминающих сильно разросшиеся лошадиные копыта.
Передвигались демоны шустро, словно бежали по хорошо утрамбованной дорожке. Они торопились, отрезая Анне путь к Храму.
Эйр взвыл и выпустил руку Наири.
— Подержи!
Кьет тут же затих, оказавшись в объятиях матери. Потянул в рот кулачок и замер, с любопытством глядя на странные фигуры впереди. И на то, как менялся его отец.
Хлопнули об воздух развернувшиеся крылья. Чешуя на груди приняла удар нескольких стрел — в этой ипостаси они были не опасны.
— Госпожа! — на песок рядом с Анной упала Соми. Сквозь волосы пробивались маленькие рожки, кожа на висках поблескивала перламутром, а когти могли посоперничать со стилетами. За спиной, упакованная в обернутый тканью ящик, болталась цитра.