И взять их неоткуда. А дед с молока собирал мне на велик. И такая досада взяла, что не получу его. Взял я палку покрепче, разломал ее, вставил корове так, чтоб рот был открыт все время и погнал нашу Зорьку вокруг деревни бегом, без отдыха и остановки. Где-то на десятом круге она меня так обдала зловоньем, что сам чуть не задохнулся, но удержался и погнал дальше. У самого перед глазами красные пузыри, но бегу, куда деваться? Не пойму, кого больше жаль, корову или велик, какой могу не получить. Вот так пригнал я Зорьку к реке, она, бедная, на колени упала, так пить хотелось ей, а нельзя, пока вся отрава из нее не выйдет. Погнал от воды и увидел слезы в глазах коровы. Знаете, Варя, вот тогда во мне зоотехник проклюнулся. Бегу, плачу сам, но гоню корову, чтоб спасти. Лишь в сумерках привел к реке Зорьку. Когда у нее живот совсем опал. Она попила немного и сама домой пошла. Еще восемь лет жила! Но меня больше всех любила. Как своего родного вылизывала, помнила доброе, хотя скотина, так все считают, ума и совести не имеет. А ведь это заблужденье. Скотина, случается, бывает много благодарнее людей. Вот здесь в деревне не могла разродиться женщина. У ребенка заднее прилежание было. Не головою, а ногами на свет пошел. Такое и у животных бывает. Врач в районе, позвали меня, умоляли, помоги Христа ради! Помирает баба, спаси! Ну, пришел. Жаль стало человека. Развернул, достал дитя. А когда уходил, мне даже спасибо не сказали. Случилось, горел конюх от самогонки. Откачал его, прочистил желудок. Ожил человек к ночи. Зато жена на меня с засовом набросилась и орала:
— Зачем спасал, кто просил? Пусть бы сдох, алкаш!
— Я ее стервой назвал с обиды. А мужик свой вывод сделал и ушел к другой. Неплохо живут. Двоих детей заимели, и пить перестал по-черному. Выходит, сама женщина виновата была.
— А мне какое дело до них? — ответила Варвара.
— Я понимаю, но мы живем среди них. И говорю о том не случайно. Жалейте прежде всего себя. Не рвите сердце жалостью ко всем. Это мой совет, — допил остаток вина:
— Я пришел к вам без всякой задней мысли. Пообщаться хотел как с интеллигентным человеком. Но не получилось, не восприняли, а может, заскорузли в своем горе и окончательно разуверились в людях, растеряли все свое тепло. Плохо это, Варя! Без общенья человек дичает. Не стоит вам терять себя! Ведь вы женщина!
— Михаил Николаевич! Коль так меня разделали, будем прямолинейны. Слишком дрянная слава за вами идет…
,— Хм-м! Но я даю людям то, чего они от меня ждут. Я никому не навязывался и ничего не обещал. Если б не получили ожидаемое, ославили бы импотентом. Разве не так? Вот и выбрал из двух зол меньшее. Но и теперь скажу, что слухи обо мне слишком преувеличены. Я мужчина, но не кобель. И не повеса. У меня в Липках есть свои друзья. Я хотел дружить и с вами. Но, как вижу, слишком сильно засело предубежденье против меня. Что ж, насильно не стану навязываться…
— Михаил Николаевич! У меня один вопрос! Могу ли рассчитывать на помощь?
— Какую? — остановился у двери.
— Хочу обзавестись своим хозяйством, все ж в деревне живу, нужна живность!
— А я тут в каком качестве сгожусь? Какое место мне отведете? Катух или стойло?
— Советчиком хочу попросить стать. Сама в том слабо разбираюсь.
— Варя, а сумеете ли физически потянуть? — отошел от двери, встал напротив женщины.
— Надо! Чтоб не смеялись как над никчемной, что у меня в сарае даже петух не кричит, а все продукты покупаю или выписываю. Слышу, как за спиной шепчутся и показывают пальцами на нас с дочкой. Обидно это, потому не хочу к ним за советом и помощью обращаться. Может, вы поможете?
— Это без проблем! Подскажу и помогу купить корма. Вы какое хозяйство хотите?
— Корову, кур, свиней, чтоб как у всех было.
— Доить умеете?
— Когда-то все могла. Но прошло много времени. Придется вспомнить.
— Я помогу. Тут главное не надорваться. Не берите все сразу. Возьмите кур в колхозе. Выпишете с десяток. На двоих больше не нужно. Потом корову. Не стоит брать телку. Лучше на третьем отеле. А с поросятами подождите, пока с коровой свыкнетесь. Свиньи много жрут, хлопотны в уходе. Слишком заморочные. Лучше овец завести, куда как благодарнее и дохода больше, чем от свиней. Шерсть, молоко и мясо станете получать, а от свиней один навоз, пока их вырастите, уже ничему не порадуетесь. Кстати, овцы ягнят не едят, а свиньи своих поросят — запросто. И попробуй, уследи!
— Да, я тоже о том когда-то слышала!
— Это хорошо, что решила хозяйство завести. Одно помни, не сорвись! — внезапно перешел на ты.
— Мы с дочкой справимся!
— Варя, если не против, я на первое время помогу, как сама решишь!
А через неделю у Вари появилось свое хозяйство. Женщина быстро привыкла, стала справляться со всеми, и в деревне о ней уже не говорили как о недотепе и белоручке. Но пересуды за спиной не стихали.
— Варька с зоотехником шашни завела. Они по потемкам видятся. Я надысь гляжу, Мишка прямо с фермы к ней свернул, как к себе в хату. И без стуку враз в сарай. От дочкиных глаз подальше.
— Да кинь ты глумное! У Варьки корова скоро телиться станет. Вот и наведался Николаич!
— Как бы сама не отелилась раньше коровы!
— А тебе завидно? Нехай родит баба покуда не старая. Оно и Мишке пора отцом стать, — спорили доярки.
— Кого наголо раздеваете? Чьи кости моете, сороки горластые? Нет на вас угомону! Одна на всех вас радость: в чужих кальсонах соседскую вошь поймать. Зачем своими носами в чужие сраки лезете? Ну, живо по местам, трещотки лохмоногие! — подошел председатель колхоза, доярки тут же разошлись, каждая к своей группе коров.
Пришел дед Тимофей и на инкубатор. Со всеми поздоровался, поговорил с каждой, подошел и к Варе:
— Свыкаешься, голубушка? Гляжу, нынче краше стала. Лицо не на тучу, на облачко схожее. Нет-нет да улыбаешься! Оно, Варюха, куда деваться? На сердце порой так тошно. А нельзя виду подавать, вот и держим хвост морковкой.
— А у вас что за беда?
— Сын мой помирает. В Сургуте живет. Болезнь у него гнилая. От ней спасенья нет. А там трое детей. Мал мала меньше. Что будет с невесткой, коль одна останется? Всех придется к себе забрать. А страшно! Ведь и я старый, сколько протяну, кто знает? — ссутулил плечи. И пошел семеня к выходу, пряча минутную слабость, нахлынувшую внезапно.
— Мам, не надрывайся, отдохни, ведь есть у нас деньги, что себя гробишь? — напоминала дочь.
— Анжелка, те, какие имеются, они тебе на будущее. Мало ли как жизнь повернет. Пусть у тебя сохранится запас прочности, оно и мне спокойнее, — отвечала дочке и радовалась, что на каждый вклад идут проценты. Она мечтала, что после окончания школы отправит дочь в город учиться в институте, чтоб жила Анжела, не зная нужды. Но… грянула реформа…
Варя, узнав о ней, с лица почернела. Да деньги, что хранились в дипломате, сумела обменять. Там Михаил Николаевич помог, соседка Галя не осталась в стороне. Но оставались еще те, из припрятанных. Их помогла обменять Марина. Но не все. И больше половины денег сгнило в целлофановом пакете, куда не заглядывали долго. Варя, взяв их в руки, не поверила глазам. Купюры рассыпались в серые, мелкие кусочки и в пыль.
— Для чего ж я их берегла? Анжела! Как же так случилось? — показала дочери. У той пот выступил на лбу:
— Мама, я привезла их, как ты велела! В чем упрекаешь? Я не виновата!..
Варвара снова впала в депрессию.
— Мам! Ну что ты опять хандришь? Ну не сберегли часть, но ведь не все пропало! Важней, что сами живы.
— Я тебе на будущее их берегла.
— Без тебя его у меня не будет. Себя сохрани, — попросила тихо и добавила:
— Не в них счастье. Сама понимаешь, мы из-за денег потеряли отца. Стоила его жизнь такой жертвы? Глянь! Вот цена всему! Куда их теперь? Они сгнили, а папки нет! Теперь и ты себя гробишь. За что и зачем? Я не понимаю! Нам хватает на жизнь твоего заработка. Мы с тобой не наденем на себя сразу по два платья, не съедим больше, чем примет желудок, зачем же делать запасы, какими не воспользуемся? Это глупо!