Знакомый распластанный силуэт острова становился все ближе. Островок небольшой, семь километров в длину и полтора в ширину, по деревне на каждом конце. Домики рыбаков и церковь с домом приходского священника составляли более старое поселение на южном конце острова. Там же располагалась навигационная школа, давно заброшенная, где немцы в последнее время устроили военную базу. Гостиница и дома побольше находились на северной оконечности островка. Два селения разделяли в основном песчаные дюны, низкий кустарник да редкие деревья. Зато со стороны моря километров на шесть тянулся превосходный пляж.
Первые капли дождя упали, когда паром приблизился к причалу на северной стороне острова. Нарядную пару поджидало гостиничное такси на конном ходу. Рыбаков встретила одна из рыбачек, прибывшая на телеге. Харальд решил пересечь остров и добраться домой вдоль пляжа, покрытого плотным песком, таким плотным, что там даже устраивались соревнования гоночных машин.
Он был на полпути от причала к гостинице, когда в мотоцикле иссяк пар. Для хранения запаса воды Харальд использовал бензобак мотоцикла, и теперь стало ясно, что этого недостаточно. Придется раздобыть двадцатилитровую канистру для нефтепродуктов и держать ее в коляске. А пока, чтобы добраться до дома, нужна вода.
Поблизости виднелось только одно жилье, и вот незадача: это был дом Акселя Флемминга. Видимость отношений, несмотря на соперничество, Олафсены и Флемминги поддерживали: все Флемминги каждое воскресенье приезжали на церковную службу и сидели вместе в первом ряду, – и тем не менее просить одолжения у недругов Харальду улыбалось не слишком. Он подумал, не пройти ли пешком метров семьсот до следующего жилья, но решил, что это глупо, и, вздохнув, направился по длинной подъездной дорожке.
Стучать в дверь не стал, а прошел вдоль стены дома к конюшням и обрадовался, увидев работника, который загонял «форд» в гараж.
– Привет, Гуннар, – кивнул он. – Можно немного воды?
Тот был само дружелюбие.
– Конечно. Вон во дворе кран.
Рядом с краном Харальд нашел ведро. Наполнив его, пошел к мотоциклу и перелил воду в бензобак. Похоже, удастся счастливо миновать встречи с кем-либо из хозяев. Но, вернувшись к крану, чтобы поставить ведро на место, он столкнулся с Петером Флеммингом, сыном Акселя.
Высокий, недоброго вида мужчина лет тридцати в хорошо сшитом костюме из желто-серого твида, Петер смотрел на Харальда, нахмурившись. До того как семьи разошлись, он считался лучшим другом старшего брата Харальда, Арне, и оба они лет до двадцати слыли грозой девиц: Арне охмурял их улыбчивостью и шутками-прибаутками, а Петер – загадочностью с намеком на искушенность. Теперь Петер жил в Копенгагене, а в родительский дом приехал на Троицу.
Петер читал «Положение дел». Видимо, заметив что-то, с его точки зрения, неподобающее, он оторвался от газеты, качая головой. И увидел Харальда.
– Что ты тут делаешь?
– Здравствуй, Петер. Пришел за водой.
– Это твоя газетенка?
Харальд схватился за карман и с ужасом понял, что газета, наверное, выпала, когда он потянулся за ведром.
Петер, увидев, как рука метнулась к карману, верно истолковал движение.
– Вижу, твоя. А известно ли тебе, что можно пойти в тюрьму только за то, что держишь ее в кармане?
Разговор о тюрьме не был пустой угрозой – Петер служил в полиции.
– В городе их читают все, – с вызовом произнес Харальд, на самом деле испуганный: у Петера достало бы вредности его арестовать.
– Здесь тебе не Копенгаген, – важно заявил тот.
Харальд знал, что Петер не упустит шанса унизить Олафсенов. Однако он медлил, и Харальд понял почему.
– Ты будешь выглядеть как дурак, если арестуешь школьника на Санде за то, что полстраны делает совершенно открыто. Особенно когда все знают: у тебя зуб на моего отца.
Петер явно разрывался между желанием уесть Харальда и опаской сделаться всеобщим посмешищем.
– Никто не может нарушать закон, – буркнул он.
– Чей закон – наш или немецкий?