– Он у нас сладенький, любит, когда его покусывают, – в очередной раз поддразнила Настёна.
Девушка, не пряча эмоций, буквально наслаждалась его страданиями. На любой вздох юноши реагировала едкой подколкой. А ведь боль была какая-то странная. Если вчера он толком ничего не прочувствовал, то сегодня проснулся от того, что все тело невыносимо зудело, каждая мышца напоминала о своем существовании, каждый ушиб – о своем наличии.
– И че жалуемся? Горит-то от того, что заживает. И уже на второй день! Сроду такого не видывала, – проговорила травница, вытирая руки о белоснежное полотенце.
– Да не дрожи как осиновый лист, тебя даже зашивать толком не пришлось, – сказала Настёна и похлопала его по больному плечу.
– С этим телом… со мной… все будет в порядке? – процедил Данило сквозь зубы.
Травница быстро взглянула на него и тут же отвела взгляд.
– Умереть тебе суждено не от ран. С такой-то регенерацией... Но твой дар, он же и твое проклятие. В кровь занесли гниль хмыря, потому ничего хорошего ждать не стоит. Нужен волхв, сильный кудесник. Иначе каждая ночь будет превращаться в пытку.
– А герой-то побледнел, – деланно посочувствовала из-за спины Настёна. Все-то она видит!
– Однако я рядом, приходи, за кадку меда гарантирую седмицу спокойных снов, – тут же добавила кудесница. Потом отошла от него и принялась разбираться в путанице своих баночек.
Ну, вот, и здесь кадка меда! Нашли себе разменную монету!
Кто бы мог подумать – в мире магии такой реализм ощущений!
– Че расселся? – опять встряла Настёна. – Иди! Что нужно, перевязали, а большего и не требуется. Костыль оставь, а то привыкнешь. Мне собираться пора, завтра ухожу. Меня в Средине ждут. Иди!
Данило повел головой, шеей, плечами – вроде боль отступила. Средина… Хм, это название он вчера слышал. Но искать каких-то волхвов, так же, как и навещать своего новоявленного отца, в его планы пока не входило. К тому же, как выяснилось, добыть предмет бартера особого труда не доставляло, так что расплатится легко, а там видно будет. Пигалица же поднадоела, все утро над ним потешалась, никак не угомонится. Пусть уматывает, ему здесь спокойнее будет.
– Спасибо, что помогли, – сказал, осторожно поднимаясь. – Благодарности моей нет предела. Постараюсь не обидеть, самый что ни на есть душистый мед доставлю. Зачем по пустякам к волхвам обращаться, если своя мастерица имеется?
– Зарекалась ворона… г**но не клевать, – услышал уже на улице. Эх, Настёна, язык бы тебе оторвать!
В деревне за это время ничего не изменилось. На первый взгляд. Вокруг по-прежнему пустынно. Слева шелестит листвой высокая береза, справа виднеется покрытый мхом колодец, а через дорогу – изба Прасковьи.
И все же что-то было не так. Изба будто прохудела за ночь: калитка болтается на одной петле, вредный петух куда-то пропал, дверь рассохлась, да и крыша словно сто лет не менена. Невольно забеспокоишься.
Данило перешел дорогу, с опаской пересек двор и вошел внутрь. Лучи света, как и раньше, делили помещение на темную и светлую стороны. Вот только не было там ни прялки, ни какой-либо иной утвари, ни самой хозяйки. Вместо запаха клубники с ванилью воняло протухшей рыбой.
Дверь за юношей со скрипом затворилась, он вздрогнул.
– И чегой-то вы зачастили? – прозвучал низкий голос из темноты. – Вот конкретно тебя кто ксе́дова вызывал? Каким ключиком скважину отпер? И не говори про похоть. Или это теперь по-иному называется?
Данило попытался всмотреться в темноту, но никого в ней не углядел.
А невидимый обладатель низкого голоса продолжил:
– Если отбросить словесную чепуху, коей ты мог бы парировать, остается лишь голый инстинкт: самка, дескать, должна быть подо мной. Эмоции – это лишь приправа, чувства – не более чем красивая обертка. Однако штаны еще не застираны, а он уже возвратился – белый, гетеросексуально-озабоченный мужик. Хотя… мой изначальный интерес не в этом. Откуда ты взялся в этой дыре?
– Ты кто? – озадаченно спросил юноша.